[ Переход с 21 числа месяца Новой Надежды. Таллем, улицы. ]
23 числа месяца Новой Надежды 1647 года, утро

В крепость Мернота Левифрон пытался попасть всеми правдами и неправдами. И, конечно же, согласно всем законам мироздания, подлости в частности, выходило это из рук вон плохо. Оказалось, что Таллем – это не так уж и близко, особенно, если ты страдаешь топографическим кретинизмом, пугаешь людей одним своим видом и не можешь сформулировать просьбу о помощи хотя бы одним предложением. А Герхен честно пытался. Практически под ручку его довели добрые дяди, что обслуживают городские телепорты, до Рудмрога, но вот там, беда, бросили одного, растерянного и несчастного. И, что самое ужасное, оставили в городе, населенном такими чудесными маленькими людьми! Сколько времени было потрачено, пока гномы сообразили, что странного мужчину, отчаянно желающего осмотреть их со всех сторон под всеми мыслимыми и немыслимыми углами, лучше обходить десятым километром, а Левифрон вспоминал, что ему еще искать, как до Налии добраться – одним Богам ведомо. Только к обеду двадцать второго числа город смог вздохнуть спокойно: алхимик исчез за его стенами, набившись в попутчики торговцу, что держал путь в Тэльву. В теории держал. На деле же тоже всего лишь пытался, подвергнувшись дурному влиянию кармы Левифрона, ибо, как оказалось, у телеги много чего может сломаться. Надолго. И особенно, если будет коварно ломаться по очереди.
К утру, когда крепость встречала своего блудного сына, этот самый блудный сын был еще в более плачевном виде, чем при отъезде. Казалось, что жестокий внешний мир поигрался, погрыз и выбросил несчастного алхимика вон, стоило лишь тому наскучить. Настроение было соответствующее, хотелось просто выпить какой-нибудь травы – и забыться в непроницаемом сне. Если получится, конечно. Бессонница, вечная спутница, никогда не упускала возможности внести свою лепту в физическое и моральное разложение Филина, откровенно плюя на то, что ее пытаются задавить зельями. И, конечно же, именно ее стоит ждать на чай после нескольких суток возвращения домой. Отвратительно.
А в это время родные неприступные стены молчаливо встречали заблудшее дитя. Слишком молчаливо. Или это можно было назвать укором?
- Я здесь, а никого нет? А ведь так старались, письмо писали, мол, катастрофа тут какая-то. И я даже почти вовремя. Почему меня встречает пустой двор?!
Клейм уже принюхивался к воздуху. Но нет, родные и знакомые запахи говорили о том, что если катастрофа и была, то локального масштаба. Так, мелкая проблемка, могущая считаться важной лишь для отдельного круга.
- Да потому что ты, светлая наша головушка, слинял куда-то, недоделав свою работу. Где носило, Тейар тебя раздери?! – громовым раскатом где-то за спиной раздался громкий бас. Левифрон обернулся – и имел честь узреть нависшего над ним монстролова. Даже с ростом алхимика, нашелся-таки кто-то, кто ухитрился на его фоне уподобиться горе. Гора мышц, борода, кустистые брови, сошедшиеся на переносице и демонстрирующие гнев, длинные моток видавшей виды веревки, перекинутый через плечо. Да, при виде этого человека любому стало бы страшно. Но только не Филину. Ему стало страшно после слова «работа».
- Неважно. Давайте сразу к делу, потом уже будете так страшно на меня смотреть. Что случилось?
- Скажи спасибо, парень, что Мейстру еще никто не догадался донести, что ты пропал. Хотя я уверен, она уже знает, но просто считает про себя, чтобы успокоится. Долго считает, смекаешь? Девица твоя проснулась, в общем-то. Вот, веревки несу, а то больно дикая. Неужто не мог поспокойнее найти, потолковее? Или сам где маху дал, а?
Страх сконцентрировался вдоль позвоночника, холодной змеей скользнув к затылку. Крайне неприятное чувство, лишь усугубляющееся тем, что доходит осознание собственной вины. И какой вины! Пока этот с бородой говорил, Левифрон уже успел дважды себя морально казнить.
- Она что, все еще в лаборатории?
- Ага. Тяжко ей было, бедняжке, думали уже, что не оклемается, так и помрет на столе. Ан нет, угомонилась, как раз думали в лазарет перенести. А тут на тебе – очнулась и давай разносить все, что видит. Кто ж знал, что она такая бестия-то.
- Все, что видит?.. – совсем убито переспросил Филин.
- А то. Все летает, взрывается, бьется. Наши зайти боятся, пришибет же ж. Совсем взбесилась, девка-то… Да-да, парень, беги, может еще стены да пол в целости застанешь.
Так Левифрон еще не бежал никогда. Задыхаясь, спотыкаясь на поворотах и ощущая, что сердце вот-вот просто разорвет от чрезмерных, слишком больших для него усилий, он несся в подвалы. И чем ближе был, тем больше народа встречал. Все суетились, куда-то бежали. Кто-то просто стоял в сторонке и переговаривался. Попадались даже те, с крайне недовольным видом прикладывали что-нибудь холодное к шишкам и синякам. Под потолком виднелась разноцветная дымка. И все, как один, провожали непривычно активного Герхена тяжелыми взглядами. А он бежал в гордом одиночестве, ведь даже Клейм в итоге остановился, улегся на пол и закрыл нос лапами, не в силах больше терпеть резких запахов, что гуляли по коридорам.
А потом он добежал до дверного проема своей лаборатории. Перед ним даже расступились, позволяя разглядеть все в мельчайших подробностях. Алхимику показалось, что дышать резко стало нечем, а ноги собираются просто отказаться его держать.
- Это что, моя лаборатория?..
В помещении явно Акал чудил. Концентрация паров и дыма просто зашкаливала, можно было разглядеть, что стол и пол в некоторых местах дымятся. Все было залито жидкостями разных цветов и консистенций, представляющих собой одно большое отвратительное болото. Котел, который недавно пытался изрыгать из себя красную пену, был благополучно развернут, чем добавил немного кровавости ситуации. Ни одной колбы, ни одного целого предмета… Все, что раньше беспечно было на виду, более не существовало. Месяцы работы. Несколько перспективных исследований. Все прахом.
- Левифрон! Тут такое! Она как глаза открыла, так все полетело! Она и меня грозится взорвать! Сделай ты что-нибудь!
А Герхен все смотрел на руины своей святыни. Пожалуй, это было ровно то же, как если бы кто-то надумал надругаться над храмом Светлых Богов. Откуда-то доносилось капание и чуть слышное шипение. Что-то с чем-то вступало в реакцию. Что-то где-то растворяло органику. Что-то просто переставало иметь свой смысл.
- Я же оставлял тебя следить…
Валет, спрятавшийся за Филина и выглядывающий из-за спины, лишь хмыкнул.
- Я бы посмотрел на тебя, если бы вокруг тебя вдруг начал мир взрываться. А мало ли что тут у тебя хранится! Мне, знаешь ли, тоже шкура дорога! Да и вообще, я пытался ее успокоить. Но потом она начала угрожать. Гляди, как смотрит!
Девушка действительно смотрела волком. Сидела на полу посреди всего этого хаоса и токсичных испарений и просто смотрела на дверной проем.
- Так ты будешь что-нибудь делать, а? – и Филина ощутимо толкнули лапой в спину. Первый шаг через порог дался очень тяжело. Хотелось бежать, спасать все, что можно. Или наоборот, развернуться и уйти, только бы не видеть то, что он уже, увы, увидел. Но Герхен почему-то шел вперед, ступая прямо в лужи зелий и совершенно не заботясь о том, что у него в углу сидит крайне агрессивное существо. Какая разница, он все равно не к девчонке шел, а к столу с последними записями, смесями и формулами, которых, конечно, уже нет. Поломанная мебель, как живая, уступала ему дорогу, резкими рывками отдвигаясь в стороны, порой с грохотом врезаясь в стены. Шок постепенно проходил, как-то очень медленно уступая свое место гневу, что начало отражаться на сдержанности в управлении телекинезом. Потому что стоило только задуматься, как много в мгновение ока алхимик потерял…
- Знаешь, я все могу понять. Тебе было, есть и будет больно, ты пережила что-то очень страшное. Я даже могу допустить, что я где-то допустил ошибку, поэтому все обернулось вот так, - а вот и стол. Осколки колб, чуть шипящее где-то с краю дерево. И полностью размытые чернила на тех немногих бумагах, которым повезло пережить эту подлую атаку.
- Эй, эй, нам тут только еще тебя для полного счастья не хватало с твоими заскоками, ты только тихо, хорошо? Может иди погуляй, воздухом там подыши, водички попей, а? Всем лучше будет, может быть даже крепость под основание ничто не снесет, - текка заслонил от алхимика стол, настойчиво выпихивая того теперь уже обратно из комнаты. То есть пытаясь. Поздно было что-то делать, Левифрону уже ткнули в самую душу, выпотрошили и выдернули то, что получилось, на свет божий. Наверное, останься в комнате хоть что-нибудь, оно было бы добито уже самим хозяином лаборатории. Но нет, с пронзительным мявом в сторону отлетел только Валет, так некстати подвернувшийся под горячий тлекинез.
- Но ты-то хоть понимаешь, что натворила, а?! Ты отправила в глубины Изнанки все, чего я добился за последнее время! Все! Неужели так сложно… иногда… держать себя… в руках! – поверхность стола только каким-то чудом пережила удар кулаком. Бинты мгновенно пропитались теперь уже никому не известной смесью, царапины под ними защипало, а саму руку пронзило болью. В голове стучала мысль, что как вообще можно было совершить такое здесь, практически на алтаре его Бога? Как можно было допустить?! Остальные вопросы ушли в тень, задавленные и забитые одним единственным приоритетом, который так беспощадно никто опять не взял в расчет.

Отредактировано Левифрон (2013-11-20 04:40:32)

Когда-то очень давно один маленький человек выбрал дорожку, поросшую терновником и затянутую туманом, по которой он будет идти. И он шел, потихоньку, вслепую, оцарапывая руки колючими ветвями. Он вознес свою узкую тропинку на пьедестал всего сущего, хотя никогда не знал параллельных троп. Со временем и туман перестал мешаться, и терновник, что так отчаянно пытался удержать на месте болью, больше не имел значения. Так было, пока он не ошибся.
«А ведь если бы я не уехал… Если бы я остался здесь, сидел бы рядом и днем и ночью, успел уловить момент… Я бы смог все спасти. Ничего бы не пропало».
Где-то за спиной переговаривались люди, уже смелее заглядывая в лабораторию. Такие умные люди, большинство из которых знало, что будет, если мир одного ничтожного алхимика внезапно рухнет. Знало, но ничего не сделало. И теперь они перешептывались, наверняка упрекая его самого.  Бросил, сбежал, повелся на красивую историю бывалых вояк, так? Пусть. Но почему же в таком родном Мерноте не нашлось ни одного существа, способного предотвратить трагедию? Субъективное мнение в состоянии гнева всегда будет в корне неверным, но Левифрон не мог думать по-другому. Он ошибся, но были люди, которые могли бы что-то сделать, прийти вовремя. Но никто не пришел. Никто ничего не сделал. Слышались лишь обвинения постфактум.
«А ведь заметки об этой трансмутации тоже должны были быть здесь».
Пожалуй, эта мысль была самой страшной из всех. Предложение трансмутировать человека было внезапным, спонтанным, и согласился он на него так же, не думая. Ему просто хотелось дотронуться до новой границы, очертания которой представлял себе очень смутно, лишь по единичным опытам на себе. Это было гораздо сложнее, и провал бы стоил очень многого если не в эквиваленте телесных наказаний, то в размере душевных терзаний точно. Но провала не произошло, и это было воистину восхитительно. Эйфория ли от новой ступени алхимического мастерства вскружила голову? Или это было что-то другое? В любом случае, это было то, что должно было послужить фундаментом для будущего. А что теперь? А теперь перед ним была лужа неясного состава. И в этой луже плавали уцелевшие листки. Даже если их выловить, высушить, молясь при этом всем Богам, смысла нет. Записи не вернуть.
Герхен не знал, куда направить свою злость. Ей требовался выход, немедленный и бурный, но он не знал, кого винить. Ту ли девчушку, что сейчас испуганно пыталась стать как можно незаметней, вжавшись в стенку? Валета ли, который не смог правильно и вовремя среагировать? Других мернотовцев, которые начали действовать безнадежно поздно? Ему требовалось, чтобы хоть кто-нибудь сказал, кого нужно винить! На кого кричать, на кого излить весь тот поток, что клокотал внутри. Но виновных не было, кроме того одного, который сейчас и так пожирал сам себя. Замкнутый круг.
- Я не хотела!
Это было похоже на крик о помощи. Ей было страшно, слишком страшно, чтобы понимать, что она сделала. И что, возможно, еще сделает. Как же хотелось свалить все на нее, найти-таки выход. Но вот только Левифрон понимал, что едва ли он имеет на это право. Она пережила второе рождение. Она синори, и это нормально, что она не контролирует силу. Более того, это было ожидаемо. Но вот только почему его гений не предсказал такого очевидного развития событий?
- Мне уже не больно, мне... я не знаю! Пожалуйста, отойди от стола!
Отойти от стола? Филин наконец посмотрел на свое создание. Никакой особой любви. Никакого желания защитить от всего и вся в этом мире, отгородить от последствий трансмутации, как было даже с тем же Клеймом. Ему просто хотелось, чтобы кто-нибудь догадался ее увести. В лазарет, во двор, куда угодно, но прочь из оскверненной святыни. Возможно, тут еще можно что-то спасти. Хотя бы малую часть, но то уже будет утешением. Но нет, порог никто так и не перешел. Даже Валет не рискнул покинуть своего стратегически выгодного места у выхода. Все стояли и ждали продолжения драматического представления, всем просто было интересно, что же будет дальше и чем же все кончится.
«Отойти от стола? Снова? Один раз я уже вернулся на руины, когда бросил все. Ведь вдруг еще не все потеряно…»
Он видел, как синори пыталась спрятаться. Она отчаянно двигала все, что еще было цело, отгораживалась. Только вот сам Филин далеко не сразу сообразил, что это должно значить. А когда сообразил, вопрос уже был неактуален.
Стол был последним, что еще сохраняло прежнюю форму, не считая массивных шкафов, на которых, похоже, девушке просто не хватило силенок. Он был последним оплотом порядка в погрязшей в разрухе комнате, все-таки дарил какую-то надежду. Но одно мгновение – и не стало и его. Единственное, что запомнилось Левифрону – ослепительная вспышка. А потом была боль и захлебывающийся кашель, его оглушило. Взрыв не был чрезмерно сильным, но хрупкому алхимику хватило с лихвой. Его бренное тело встретила своими жесткими объятиями стена, по которой так хотелось сползти на холодный пол. Филин себе такой роскоши не позволил и каким-то чудом устоял, схватившись за столь услужливо оказавшийся рядом стеллаж с выбитыми стеклами. Лицо горело, правая щека сильно саднила и кровоточила : вероятно, какая-то лихая щепка все-таки посчитала своим долгом попытаться выбить Герхену глаз.  В дверном проеме больше никого не наблюдалось: видимо, остатки стола летели всюду, куда только могли, вместе с осколками колб, жидкостями разной степени опасности и теперь уже окончательно потерянными записями. В комнате стало непривычно пусто. Лишь на полу валялись горы теперь уже непригодного хлама. В лучах солнца, пробивающихся сквозь теперь уже покрытое пылью оконное стекло, медленно оседал пепел. Да, теперь уже точно все пошло прахом.
Откуда-то вынырнул текка. Не стал язвить и комментировать происходящее, а сразу проплыл к хозяину. Он прекрасно знал, когда ситуация позволяет вольности, а когда действительно смерти подобна. Хотя нет, хуже. Потому что оставляет в полной растерянности у самого начала.
- Эй, ты хоть живой? Меня видишь?
Кота Левифрон видел, хотя перед глазами плавали разноцветные пятна, почти заслоняя его вертящуюся в воздухе голову. В голове гудело не то после самого взрыва, не то после знакомства с нежностью каменной кладки. Звуки были такими далекими, что только угадывалось, что говорит Валет. Болели места удара о стену. Но все-таки можно было сказать, что алхимик был живой. Более того, из него будто вышибло весь слепой гнев. Только вот безысходность никуда не делась.
- Ты это, только не раскисай. Отремонтируют твою лабораторию, как только Рогнеде расскажут, что случилось. Как новенькая будет! А записи… Ну подумаешь! Я кое-что помню, ты кое-что помнишь. Восстановим! Давай, отлепляйся от стенки, иди и что-то делай. Хотя бы окно открой для начала.
Герхен отпустил стеллаж и побрел к окну. Именно побрел, его шатало и сносило с прямой линии. Ориентироваться в пространстве стало намного тяжелее. Валет уже сгинул в коридоре, раздавая распоряжения монстроловам. Кого-то уже отправили к Мейстру, маги и алхимики кучкой решали, как безопасней всего убрать пары и лужи. И как бы убедить хозяина лаборатории вылезти из нее, а не уподобляться капитану, что хочет тонуть вместе со своим кораблем.
Свежий утренний воздух мазнул по горящему лицу горной прохладой. Даже дыхание перехватило, столь силен был контраст с затхлым, резким дымом в комнате. Холодной дланью провело по лбу, разогнав дурные мысли, чуть рассеяв уныние. Не настолько, чтобы прекратить метаться в полнейшей растерянности, но все уже достаточно для того, чтобы прекратить искать, на ком бы сорваться. Как и сотни раз до этого, он поднимется, хоть в этот раз будет тяжелее. Намного тяжелее. Это не простая ошибка в пропорции, это разлетевшийся пеплом опыт. И его придется получать заново, потому что отступать некуда. Потому что отступление – не выход.
- Прекрати. Если ты взорвешь шкафы с архивами, одним алхимиком в Мерноте станет меньше. Без них я никто, - смотреть на свое детище не хотелось, поэтому Левифрон смотрел на горы, что растянулись за окном. Резко появилось отвращение к собственной лаборатории, к ее неполноценности. Сейчас она была как калека, и это не позволяло окончательно взять себя в руки. Снова и снова Филин возвращался к тому, что вернуть был уже не в силах. И на волне этого отвращения он вылетел из помещения, разогнав вновь собравшихся у входа мернотовцев. Далеко не ушел, просто не смог. Ровно на три шага от порога, к противоположной стене. Не удержался, прислонился лбом к холодной стене. Только лишь бы не оборачиваться. Шеи легко коснулся пушистый хвост.
- Валет, нам надо начать все сначала. Как только все восстановят. Как только там можно будет находиться и работать. Тут же, в тот же день. Я должен все вернуть.
Его не трогали. Только начали те, кто посмелей, заходить в комнату, осматривать ущерб. Перерожденную синори обходили стороной, а то и вовсе в упор не замечали. Думали, что если она не будет видеть угрозы, то не станет больше буйствовать. Хотя может просто вспомнили, что глупо закаленным в боях воякам бояться одной маленькой девчонки, что пугливо вжимается в угол.

- Вернем, все вернем. Слушай, может тебе лекарю показаться? Мало ли чем ты там надышался, да и вряд ли твоя тетушка будет очень рада, увидь она тебя в таком виде. Она же семь шкур со всех тут спустит, что пустили тебя к этой девчонке. Не подставляй товарищей, пошли.
Хитрый кот хорошо понимал, что чем дальше сейчас с хозяином окажутся от места трагедии, тем тому будет лучше. Лекарь, комнаты, да пусть даже кухня с таким соблазнительным завтраком – что угодно, но чем выше относительно подвалов, тем лучше.  Только вот одно «но»: Левифрон свой затонувший корабль покидать действительно не хотел. Да, сошел с него, и даже отвернулся. Но вот уйти не получалось, нечестно это было. Он провел там всю сознательную жизнь, это было место, откуда он почти не вылезал без малого два десятка лет, и оно наложило свой отпечаток. Ничтожная калека. Отвратительно.
- Видел бы старик, что она сделала…
Валет перестал трещать о делах насущных и с интересом посмотрел на хозяина. В его светлую головушку постучалась новая идея. Если не удастся увести физически, можно попробовать увести морально.
- А что за старик? Ты мне не рассказывал.
Бесполезно, Левифрон не услышал. Провожал взглядом того самого огромного мужчину со двора, который и принес благую весть. Только теперь он нес ту самую бестию, которая разрушила все. Ни сострадания, ни желания помочь. Вообще ничего. Лишь удовлетворение тем, что в лаборатории ее больше нет, и, как он надеялся, больше никогда не будет. Они шли все дальше по коридору, пока не свернули в сторону,  массивным и высоким дверям.
«Вольеры. Самое место, пустое и холодное».
На истошные крики, которые последовали за этим, среагировал каждый в коридоре. Шепот резко утих, те, кто выносил изломанную в щепки мебель, застыли в нелепых позах. Наверное, все как один подумали о том, что тот медведь делает что-то страшное с девчонкой в отместку за своего брата по гильдии, чтобы она каждой клеточкой прочувствовала, как иногда бывает важно думать, прежде чем делать. Вопль все звучал в коридоре, когда кто-то уверенно дернул Филина за плечо.
- Ты так и будешь стоять? Ничего не сделаешь?
Неожиданный вопрос и еще более неожиданный голос. Конечно же, сбежались и все алхимики, кто был в радиусе поражения дымом и звуками взрывов, а теперь еще и криками. И, как же иначе, среди сбежавшихся обнаружился не кто иной, как отец Левифрона.  Его лаборатория была всего лишь в конце коридора, не столь далеко. Жаль только, что Филину не требовалась ни отцовская поддержка, ни понимание. Ему требовалось вернуть время назад и исправить свою чудовищную ошибку. Остальное могло идти лесом.
- А ты думаешь, что я хочу что-то делать?
- Бестолочь. Должен бы. Каждый из нас в ответе за своих созданий, что бы из них ни получилось. И все мы промахиваемся, не ты первый, не ты последний. Так что взял себя в руки и пошел доделывать начатое. Мы тут сами разберемся.
Удивительно. Отец обычно не лез в дела своего сына, они были больше коллегами, выдерживающими здоровый нейтралитет. Просто старались не мешать друг другу, вспоминая о своем кровном родстве только на семейных праздниках. Но любой алхимик всегда поймет другого, особенно, если случилась такая беда. Мернотовцы едва ли не лучше всех знали, что такое держаться вместе. Вот и сейчас, высказался – и ушел в лабораторию, помогать разгребать и выносить завалы.
«В ответе, да? Ясно, что ты думаешь о всем этом, папа».
Стало совсем тошно. До этого мысль о том, что буйство девчонки все же связано с его ошибкой, не так ясно мелькала на фоне всего произошедшего, то сейчас все ориентиры сменились. Следствие уже прошло, все уже случилось. Пережили, начали подниматься с колен. Настало время искать истоки и причины. И все стрелки вновь предательски, как одна, повернулись на Герхена. С какой стороны ни погляди, а иначе быть просто не могло. Он что-то перепутал, упустил, забыл. Поторопился, все от той же эйфории. Но только где?..
«Записей нет».
И вновь стало очень холодно. Невозможно оглянуться, свериться. Нет никакого шанса исправить или хотя бы понять причину. Был просто результат, все ходы до этого разлетелись пеплом.
- Начальство сказало, чтобы разобрался с ней. Как хочешь, но либо она становится нормальной, либо ее выбросят вон, а может и пристрелят, а то будет еще рушить жизни мирным жителям. Вот смехота-то, монстроловы монстра выпустили.
А вот Левифрону было не смешно. Мягкой поступью пришла тревога, обвила шею и начала душить. Нормальной. Сейчас синори ненормальна. И насколько – одним Богам ведомо. Но не они были ответственны. Истинно виновный же не знал ничего.
- На монстра хоть она и не смахивает... В общем того, тебе там лучше знать, что не так ты ей в тело запихал, от чего ее так заносит. Уникальным этим... даром владеешь, значит сможешь показать, как там и что контролировать. Да вроде все. Бывай.
Беспечный монстролов. Еще одна дурная весть. Этот бородатый рубил с плеча даже не задумываясь о догмах морали или банальном такте. И ушел он из подвалов так же непринужденно, насвистывая что-то себе под нос. Его уж точно не касались такие тонкие материи, как выживаемость после трансмутации, вопросы веры и доверия, причины и следствия. Человек жил в результате, не слишком заботясь тем, с чего все началось. Такой простой, такой беспечный монстролов.
- Валет… А если с ней и правда что-то совсем не так?
Текка, следивший из дверного проема за сохранностью того малого, что осталось целым после взрывной атаки, обернулся и покачал головой. Хозяин успокоился, к коту вернулась наглость.
- Ну нельзя же быть таким заторможенным. Конечно с ней что-то не так, ты думал, что она вот специально разнесла все по камушку в тейаровой бабушке? Девчушка-то? Она же мелкая совсем, куда ей.
Вокруг царила суета. Все возвращалось на круги своя. Под дружный гвалт выносили обломки мебели, вытирали лужи. Открыли окна по всему коридору, распахнули двери лабораторий. По полу сотней ледяных змей гулял сквозняк, от алхимических паров остался лишь въевшийся запах, который будет выветриваться неделями, если не месяцами. Траурные настроения как-то сами собой вышли за дверь, поддавшись всеобщему решению, что мол, ничего, бывало и хуже. Ерунда. Истоки тоже были найдены. Теперь осталось лишь перешагнуть и пойти дальше.
- Я сейчас вернусь, - сумка Герхена бесцеремонно упала на пол, туда же отправился плащ и намокшие в неведомой пакости бинты. Прихватив с собой лишь пару ничем не помеченных пузырьков, закатывая на ходу рукава по локоть, Филин быстрым шагом пошел в зал с вольерами.
«Хорошо, раз вы так хотите, я пойду дальше. Она сама мне поможет восстановить то, что уничтожила».
Бледной тенью он скользнул за массивную и тяжелую дверь. В помещении, как и всегда, царил гнетущий полумрак. По левую сторону, как загнанный и забитый зверь, лежала давешняя девица. Бородатый постарался на славу, скрутил синори со всей ответственностью. Настолько серьезно подошел к вопросу, что Герхен начал волноваться, как бы он ей к лешему весь кровоток пережал. Пожалуй, его личные приоритеты тоже сменились. От эксперимента осталась лишь она одна. Как когда-то от первой серьезной трансмутации животных остался один Клейм. По сути, все действительно вернулось на похожий круг, только ставки в этом круге будут намного выше. Настолько выше, что либо он поможет ей и исправит все, что сможет, либо случится что-то страшное. При таком раскладе потеря бумаг слегка померкла. Но не исчезла.
- Я тебе ничего не сделаю. Взрывать тут все равно нечего, так что просто успокойся, - сев рядом с синори на колени, Левифрон вгляделся в ее руки. Конечно же, кончики пальцев уже синеют. Где вояке с воистину медвежьей силой понять всю хрупкость человеческого организма. И тем более уже не человеческого. Узел был мудреный, развязать его не надо было и пытаться. – Одну минуту.
Выглянув из-за двери, Герхен окликнул текку:
- Валет, а принеси-ка ты мне нож!
Кот со скучающим видом обернулся. Посмотрел на хозяина. Пару секунд думал, зачем тому понадобился нож так внезапно. А потом взвыл.
- Ты это что удумал, а! А ну уйди оттуда! Не надо ее резать, не ее же вина! Эй, уведите его кто-нибудь, свяжите, заприте!
- Просто дай мне его. Никто никого не будет резать. Ей руки скрутили так, то я развязать не могу, тут только ножом. И нет, не руки ножом, глупое ты создание, а веревку!
Валет смутился и выть перестал. Кто-то даже дал ему по макушке, чтоб думал, а потом орать начинал. Но нож все-таки передали, и текка покаянно сам его принес к дверям.
- Я испугался. Кто знает, что ты после такого… Ну ты понимаешь. Вот я и подумал сразу про худшее. Хотя нет, худшее было бы, если бы ты сам вешаться пошел. Так что видишь, я еще не совсем паникер!
- Хорошо. А теперь уйди, - и перед самым носом кота хлопнула тяжелая створка.
Веревки на руках были благополучно перерезаны, а вот ноги Герхен освобождать не спешил. Совсем не спешил.
- Эта комната пустая, здесь ничего нет. Разрушать тебе нечего. Вреда ты никому не причинишь. Я могу тебя развязать, но за эту дверь не выпущу. Более того, для верности даже запру, когда уйду. Но для получения хотя бы этой маленькой свободы, ты должна мне сказать, что то, что ты сделала с моей лабораторией, было случайным стечением нескольких моих же ошибок. Что твоего злого умысла тут нет.  Потому что если ты сделала это осознанно и по своей воле, я сейчас же отдам тебя Совету, и пусть они сами решают, каким образом тебя казнить.
Непозволительная роскошь, маленькие отголоски недавней злости. Филин просто не смог сдержаться, не стал противиться этому эху.

По ту сторону двери кто-то скребся. Противно так скребся, с ослиным упорством. Как будто бы это что-то поменяло. Но Валет продолжал капать на нервы хозяину, постепенно добавляя к звуку когтей по дереву типично кошачьи вопли. Он, конечно, верил Филину, ибо никогда тот прежде еще не причинил вреда своим созданиям, но в этот раз цена оказалась неимоверно завышена. И кто знает, надолго ли хватит благоразумия. Пересилит ли милосердие одержимость. Было бы крайне печально, если цепочка ошибок продолжилась, все набирая и набирая обороты на каждой новой ступени, подобно урагану. Пока бы все не сорвалось вниз с самого верха.
- Левифро-о-о-он, открой дверь. Вдруг она тебя там съест, а никто тебе не поможет. Ты же видел, что она творить умеет, давай ты не будешь так опрометчив, а? Ты слышишь?
Не слышал. Текка не учел одного важного фактора: массивные двери не просто так были таковыми, все ради максимальной звукоизоляции и защиты. По ту сторону все звуки сливались в невнятное мычание, и Герхен, даже при всем своем желании прислушаться к его здравым словам, просто не смог бы этого сделать. Кот мог выть в свое удовольствие, но, увы, никакой отдачи последовать не могло.
Внутри же вольера продолжался праздник чего-то неведомого. Девчонка билась в панике и не могла это прекратить сама. Не играла, хотя Филину хотелось в это верить: пока резал веревку, успел нащупать пульс. Не умеют лгуны заставлять сердце так гарцевать. Да и никто не умеет. Но все же проскальзывало предательское желание услышать раскаты маниакального хохота, эхом распространяющиеся по комнате, и роковое признание. Тогда отлегло бы от сердца, можно было бы вздохнуть свободно. Абсурдно, но проблемы бы отступили. Бы. Но они ведь не отступят, так?
Она подползала ближе, но Левифрон даже подумать не мог, что уже через несколько секунд в его кафтан вцепятся мертвой хваткой. Он застыл на вдохе, с ужасом осознав, что взрывать еще было, что. Одежда. На нем была одежда, которая была прекрасным объектом, захоти того девчонка. А ведь почему бы и нет? Убить морально, а потом добить физически, снисходительно не дав хорошенько промариноваться в бессилии и отчаянии. В дверь по-прежнему скреблись. Валет все еще пытался добиться своего. Как же внезапно все приобрело смысл, даже настырность этого кота! Жаль только, что уже поздно.
«Не надо дергаться, все будет хорошо. Это все равно, что стая страдающих от боли волкодавов, не хуже. Тогда приходилось познать всю силу и остроту их зубов, но неужели отступил? Просто нужно вести себя спокойно и не думать, просто не думать…»
О том, его сейчас может разорвать на клочки. Сказать по правде, давалось это тяжело. Что касалось инстинкта сохранения, у Левифрона он добросовестно выполнял свою работу. Особенно, когда дело касалось столь эфемерных вещей, как жизнь и смерть. Раны можно залечить, любой укус затянется сам собой. Искру жизни и душу в тело не вернешь. Особенно, если и тела не будет.
Чем крепче сжимались ее пальцы на ткани, тем хуже становилось Герхену. Он боялся дышать, чтобы не спугнуть свое создание и не спровоцировать на неверные действия, надиктованные стучащим в голове страхом. Или ненавистью. А почему нет? Ее кто-нибудь спрашивал, хочет ли она лечь подопытным образцом на лабораторный стол алхимика? Кто-нибудь мог оправдать ту боль, которую она пережила? А кто-нибудь собирался извиниться за то, что она чувствует теперь? Даже сквозь кошачьи вопли снаружи можно было услышать болезненно тяжелые удары сердца. И это было все, что могло выдать, насколько алхимику хотелось вырваться из воистину смертельной хватки.
- Прости меня. Я не помню, как тебя зовут. Я говорила тебе, что я не хотела! Прости...
Все, чего Левифрон сейчас хотел – это чтобы она не потеряла контроль. Дело пахло истерикой, хотя даже она бы уже ничего не поменяла. Слишком многое случилось этим утром, слишком много нового для неокрепшего, перерожденного разума. Вряд ли что-то могло бы растревожить ее еще больше. Но Герхен все равно готов был говорить и обещать что угодно, лишь бы ситуация перестала угрожающе клониться в не самую лучшую сторону, лишь бы он только смог что-то сделать. Готов был, но…
-  Нет.
Но некоторые вещи стояли намного выше других в иерархии ценностей, их важность не поддавалась оспариванию, за них не страшно было и жизнь отдать. У каждого человека свои приоритеты, это аксиома. Пусть даже не догадываясь об этом, но любой имеет хоть какой-нибудь, пусть самый хрупкий и мутный, но смысл, ради которого продолжает существовать. Для Герхена его смысл был так же ясен, как и то, что сегодня солнце снова взошло над горными вершинами. Пусть это был несправедливо, неправильно, но люди всегда останутся людьми. Они поделят вину поровну между всеми, без оглядки на первоисточник. Любой, кто стал шестеренкой в этой большой машине под названием «ошибка», будет наказан. Ведь не будь в этой системе чего-то одного, пусть даже самого незначительного, она бы рухнула, и ничего бы не случилось. Ты просто оказалась в неправильное время в неправильном месте, девочка, вот и все.
- Делай что хочешь. Ставь дальше опыты. Ненавидишь меня? Хорошо, - казалось бы, что ближе к нему уже некуда, но синори это не волновало. Интересно, чего она искала у своего создателя? Опоры? Понимания? Действительно прощения? Или же это было что-то куда менее светлое? Филину показалось, что он прыгнул в прорубь. Не стал пудрить ей мозги и уверять в том, чего не было. Он сказал правду. И теперь было лишь интересно, сколь дорого будет стоить эта правда.
- Только не бросай меня одну.
И его наконец оттолкнули. Девчонка поспешила отползти куда подальше, вновь занимая оборонительную позицию. А Левифрон не сдержался, поспешно поднялся с колен и отошел к двери. Он не собирался уходить, просто появилось дикое желание увеличить расстояние. И пусть он пытался изо всех сил, сохранять лицо было тяжело. Только сейчас он выдохнул, а сердце, дождавшись момента, бросилось в другую степь: забыло про анабиоз и ринулось к тахикардии. Метры между ними ничего бы не поменяли, но так появлялась хотя бы иллюзия безопасности. Иллюзия того, что в ближайшие минуты ничего не случится.
«Что ж за чудовище я создал-то?»
- Бросить тебя у меня не выйдет, даже если бы я того захотел. Мне приказано исправить последствия трансмуации, и боюсь, что альтернативы у меня просто нет.
Не нужно ей знать о том, что будет в случае его отказа или неудачи. Он уже видел, как на нем как-то слишком медленно разрывается одежда, рассыпаются миллионами осколков пузырьки с вытяжками из трав, и все эти кусочки стекла вонзаются в руку. Хотя будет ли у него время почувствовать боль? Так ли будет это важно?
- Я не знаю, где я ошибся вот… настолько, - неясный жест, призванный указать в сторону лаборатории. Язык просто не повернулся как-то это назвать. – Но я найду. Поэтому нам придется работать вместе. А для этого тебе надо научиться держать себя в руках, потому что мне страшно даже подойти. Понимаешь?
Еще раз несколько раз глубоко вздохнув, он все-таки вернулся к синори, вложил той в руки один из пузырьков и перерезал веревки на ногах. А потом вернулся к двери. Нет, он еще был не готов. Человек – не зверь, его помыслы не столь предсказуемы и понятны. Ему не диктуют поведения инстинкты, а нашептывает его разум. И никогда ты не сможешь предугадать, в какую сторону этот самый разум увел человека. Лучше не рисковать вовсе, а принять игру и просто выжидать.
- Это всего лишь травы, ничего более. Они помогут, раз уж ты не можешь успокоиться сама. 
«Хочу увидеть, как оно бы было, если бы один алхимик одной ужасной ночью не был бы одурманен подвернувшейся возможностью».
А за дверью по-прежнему продолжал выть кот, придумывая все более ужасную участь своему хозяину, хотя и без его фантазий все балансировало на чем-то очень шатком.

Герхен удовлетворенно отметил, что синори действительно выпила настойку. Послушная, не стала спорить и выяснять, не хочет ли он ее отравить. А вот кот бы сейчас точно закатил бурную истерику на тему «а что ж ты делаешь, окаянный!». Такое поведение девушки радовало: может быть, все не так страшно, как казалось. Оно позволяло думать. Руки сами собой опускаются, стоит подумать, что идти ты будешь против мощного потока, и возможности остановиться и сойти с дистанции у тебя нет. Но раз все так… Это уже кое-что.
И хотя настойка была действительно довольно сильной. не прошло и минуты, как синори решила, что все уже прошло и можно попытаться встать. Безуспешно, конечно. Слишком сильно были пережаты ноги, слишком мало времени прошло, чтобы все вернулось в ному. Забавно, хоть у чего-то в ее организме есть возможность вернуться в норму без влияний извне. Жаль, что тело слишком слабо, чтобы отринуть все, что с ним сделали, самостоятельно. Жаль, что его понятия нормы уже безвозвратно повернуты в другую сторону.
Рядом со столь неловко двигающейся девушкой стоял пузырек. Человек имеет свойство иногда учиться на своих ошибках. Не всегда, конечно, но если последствия ударили достаточно сильно, эффект непременно должен проявиться. И пусть это начинало походить на паранойю, но для того ее и запирали, чтобы она больше не навредила ни себе, ни кому-либо еще. Всего лишь протянуть руку – и стекляшка сама послушно скользнет в раскрытую ладонь. Так будет лучше. Филин спрятал пузырек в карман, с глаз долой.
«Надо помочь ей, чтобы помочь себе».
Повернуть было нельзя. Даже просто обернуться, чтобы одним глазком свериться с тем, что уже прошло. Только вперед, и быстро. И раз выхода не было, с произошедшим нужно было просто смириться. Воспринимать проще, как нечто привычное. Очередной эксперимент, как продолжение предыдущего. Только вот контекст совершенно другой, с налетом безнадежности. Никто никого ни о чем не спросил.
И все-таки, почему именно он? Пусть Герхен хоть трижды создатель, пусть именно его ошибка сейчас собирается сломать девочке всю оставшуюся, может даже весьма недолгую, жизнь. Пусть! Но неужели это был самый рациональный ход? Неужели нельзя было дать ей более четкую возможность что-то поменять? Мернот – место, куда стекаются самые разные люди, и не все они святые. Даже наоборот, святые никогда не придут в подобную организацию. Наверное, всех здесь можно назвать изгоями, теми, кому нет места во внешнем мире. И тут уже давно привыкли ко всему, наставников мало что может удивить в этой жизни. И уж тем более для них бы не стала потрясением заново рожденная синори, у которой разгулялся магиеский потенциал. Не она первая, не она последняя. Десятками подобное проходили новобранцы до нее, и каждый раз все заканчивалось хорошо. Так почему же в этот раз все довели до абсурда? Над этим можно было думать бесконечно, но на ум сразу приходило одно единственное решение этой задачки. Ведь не так уж много в Мерноте алхимиков, пользующихся личным расположением мейстра. Не так уж много алхимиков, которым позволено творить все, что им заблагорассудится, без оглядки на позволения и запреты. И совсем немного тех, кого нельзя остановить, пока либо Вселенная не сломается и не отдаст все свои секреты прямо в руки страждущего, либо тонкая нить жизни не порвется, не выдержав темпа погони. Дилемма, но ее решили просто: откинули назад и не позволили идти дальше. Безжалостность человеческая воистину порой не ведает преград в своих проявлениях.
- Кажется у меня закончились силы. Или я не могу добраться до оставшегося резерва... Стекло бы уже взорвалось.
После этих слов стало легче дышаться. Что бы они ни говорила, как бы ни пыталась убедить в своей доброй воле, есть миллионы причин, почему словам подобных людей не стоит доверять. Но вот против природы идти бесполезно, она никогда не врет. И если уж она пытается убедить, что все хорошо, к этому голосу можно прислушаться. Не довериться, поскольку естественность природного баланса в этом маленьком теле нынче ужасно изуродована, воссоздана искусственно и насильно, но хотя бы услышать. Пусть будет третьим мнением.
- Я не знаю, что со мной происходит. Все стало так странно. Не получается найти никакой границы между опасностью и безопасностью, понимаешь, Ле...
- Левифрон, - закончил Филин фразу за нее, как только увидел, что его имя в который уже раз оказалось слишком сложным для восприятия. Хотя, что в таком состоянии в принципе может показаться легким. – Я много лет работаю с трансмутацией живых организмов, видел всякое. Растерянность, полная смена приоритетов, изменение личности – все это можно назвать нормальным, если учитывать, как сложно сломать в цельном существе что-то одно, не задев другое. Даже не так: если учитывать, как сложно при этом не разломать всю систему из-за ее природного единства. Все равно, что пытаться заставить вскипеть жидкость в том флаконе, что я дал тебе, не нагрев, а то и вовсе не разбив саму стекляшку.
Даже не пытался оправдаться. Скорее начал искать выход, пытаясь допустить, с чего все началось. Чтобы сделать девочку «нормальной», как того хотели верхи, надо было выяснить, а почему ее стоит считать отклонением от этого понятия. И стоит ли.
- Наверное, ты бы изменилась в любом случае.
Жаль, что ему не доверят попробовать еще раз. Жаль, что теперь теории нельзя будет проверить на практике. Это уязвимость, поскольку с самого детства Филин привык к своей заросшей терновником дороге, единственным принципом которой было «не попробуешь – не узнаешь». Нет более достоверного источника, чем собственный опыт. Только он был заведомо защищен от всех возможных погрешностей, несостыковок и банальной невнимательности. Каким бы соблазнительно обширным и полным не был предоставляемый другими, именно он всегда был в фаворе. А теперь Герхен был лишен своего незыблемого принципа. Из чистой воды практики его бросили в мутную воду теорий, где нет гарантий, равных ста процентам. Всегда есть шанс, что рассуждения и факты где-то разошлись. И сейчас ему просто нужно было время. Слишком быстро все перевернулось, все внутри требовало перерыва. Чтобы все вокруг исчезли и дали собраться с мыслями.
- Мне нужно подумать над этим. Лучшее же, что можешь сделать ты – отдохнуть. Ну и смириться заранее со всем, что случилось и еще только может случиться. Так будет проще. Я приду позже, и может быть мне будет, что тебе сказать.
И хотя синори того так отчаянно не хотела, он покинул вольер, ненамеренно громкой хлопнув за собой тяжелой дубовой дверью. Текка, что сидел напротив это двери в пафосой театральной позе и с особым надрывом перечислял все ужасы, которые творятся по ту сторону порога, от неожиданности даже охрип.
- Живой?
- Как видишь.
И неведомо, было ли это для кота хорошей новостью. Падкий на драматизм, он уже придумал себе роль трагика, которую успешно начал воплощать в жизнь. И тут его столь поспешно заткнули. Хозяин – одно большое разочарование. Но все равно хорошо, что живое.
- И как она?
Интересно это было не только Валету. Несколько монстроловов прекратили очистку лаборатории и с интересом прислушались к разговору. Алхимики, не играя в скромность, открыто подались ближе.
- Вроде успокоилась.
- Но ты ее оттуда не вывел. В чем подвох?
Левифрон прошел сквозь собравшуюся толпу и заглянул в лабораторию. Никой волны ужаса, отвращения или прочих разрушительных чувств не последовало. Мебель с большего вынесли, лужи затерли. Теперь комната была не искалеченная – просто пустая. Это воспринималось легче.
- Знаете, дальше я сам. Не хочу, чтобы ее восстанавливали чужие руки, сегодня их и так тут хватило. А что касается синори, то пусть еще немного посидит одна, окончательно придет в себя. Будет здорово, если кто-нибудь ей поесть принесет, ода из нас же, негоже голодной оставлять. И да, кто-нибудь может мне к вечеру стул и стол одолжить?

Следующие несколько часов Левифрон потратил на то, чтобы окончательно привести лабораторию в надлежащий вид. Со всей своей скрупулезностью он опползал каждый сантиметр пола, с упорством маньяка выметая все щепки, собирая стекло от разбитых колб и пробирок, вытирая оставшиеся лужи зелий. В каком-то нелепом порыве алхимик ринулся даже вытирать шкафы от копоти и пепла, но Валет вовремя пресек это самоубийственное для хозяина занятие. Он знал, насколько Герхен не дружит с балансом и как легко тому навернуться даже со стула. Особенно, если и стула-то нет. И если позади остался долгий утомительный путь. И нервные потрясения. О-о-очень нервные. Кот просто отобрал тряпку и сам полез под потолок.
Сложно было сказать, сколько прошло времени. Филин просто затерялся в нем без малейшего желания вылезать. Пусть идет, как идет. Если нужно будет, почему бы не драить пол в течение целой вечности? Торопиться больше некуда, уже везде успели. То есть буквально везде.
До того, как попытаться утопить свои печали в той мутной воде, стекающей с вонючей тряпки, Левифрон таки лично подался в святая святых гильдии, туда, куда простым смертным хода нет – в кабинет самого мейстра. Он просто хотел воззвать к здравому смыслу и логике, напомнить о том, что худшего наставника, чем он, просто представить себе нельзя. И правда, где это видано, чтобы рядовой алхимик, которого кроме науки и не волнует ничего, вдруг был приставлен к молодому монстролову? В качестве напарника – может быть. Но не в качестве учителя. Чему он мог научить? Чем мог обеспечить, что первый же монстр в жизни этой девочки не размажет ее по ближайшему дереву в невразумительную кашу? Да, может рассказать, куда нужно ткнуть какой-нибудь острой железкой, чтобы тварь мгновенно издохла. Может провести по своему пути и научить контролировать магические проявления. На этом все. Слишком мало для повышений шансов на выживаемость.
- Вот будешь уверен, что она не представляет ни для кого угрозы, для себя в том числе, – тогда и приходи. Решение окончательное. А теперь будь добр…
Именно такие слова тетушки гнали алхимика в спину, когда он выходил из ее кабинета. Воззвать к логике не вышло. К здравому смыслу – тоже. Только убедиться, что этот промах ему действительно не спустили. Не в этот раз.
«Нет лучшего способа исправить ошибку, как перебить ее большей! Почему некоторые прописные истины всегда нужно доказывать?»
А потом были тучи пыли, поднятые неловкими маневрами с метлой, вонючая тряпка и бесконечные попытки протереть в камне дырку. Излишнее старание. Возможно, останься все на своих местах, Левифрон бы сейчас разгадывал алхимическую дилемму, бурно и громко, заставляя алхимиков-соседей проклинать этот чрезмерно активный день. Но, увы, в нынешних условиях оставалось только это. Только так можно было унять беспокойную голову, занять чем-то руки, делать что-то более продуктивное, чем вытаптывать тропинку от окна до двери, меряя шагами комнату в бессмысленных попытках заменить практику теорией. Все равно же не получится. Только лишний раз захочется и самому что-нибудь разбить. Даже жаль, что больше нечего.
Прекратило эту параноидальную уборку только пришествие двух монстроловов. Неимоверно торжественно они принесли добротный стул и… табуретку-переростка. Видимо, при особой доле воображения это можно было назвать столом. Но потерпевшие бедствие не жалуются на предоставленную помощь, да и воображением Левифрон обделен не был. Пусть это будет столом. Маленьким, но и того хватит пару дней перебиться. Последними, как и положено всем тузам в рукаве, были продемонстрированы новенькие колбы и пробирки.
- Всем миром собрали. Если еще что нужно будет, поспрашивай, чай не прогонят.
Так обычно маленькие дети реагируют на новогодние подарки, как повел себя Левифрон. Руки сами непроизвольно потянулись хотя бы потрогать, хотя бы убедиться в материальности происходящего. Казалось бы, сущая ерунда, всего лишь набор стекляшек, пусть и весьма недешевых. Но Герхену при виде них снова захотелось жить. Пусть до конца этой истории еще было очень и очень далеко, но теперь все не казалось таким до безысходности печальным.
- Валет, я готов работать!
Кот, что лежал на одном из шкафов, флегматично качал в воздухе левой задней лапой и наблюдал за неприкаянностью хозяина, расплылся в широкой-широкой улыбке. И тяжело было понять, то ли текка издевается, то ли действительно рад. 
- Да ладно? А как же самобичевание и доведение лаборатории до исключительной стерильности? Что, отпустило?
Таки издевался. Но алхимик уже был на новой волне, и саркастичный оттенок фразы он просто прослушал. Да как и всю фразу, собственно. Он уже расставлял колбы на всех поверхностях, на которых только мог, доставал все инструменты, которые пережили атаку. Его благословение вернулось к нему.
- Ишь, как разбежался. У тебя щека опухает, между прочим. А если заражение? Бедный я бедный, кто меня кормить будет, если ты помрешь? А Клейма? Гляди, какой он бесконечно печальный по этому поводу!
Герхен остановился и пощупал щеку. И правда опухает. Среди всей этой суеты он совсем забыл про нее, слишком много было куда более важных проблем. Порез от щепки на ощупь казался вроде как ровным, вполне себе аккуратным, хотя кожа вокруг и горела. Вряд ли заражение, конечно, но выглядит все же не слишком эстетично. Да и болит.
- Вы завещаны Рогнеде, с голоду не помрешь. Я ж еще не помер. Она всегда успевает вовремя!
Последняя отрада – шкафы, которые остались нетронуты. И пусть Левифрон предпочитал держать все в непосредственной досягаемости, не утруждая себя поддержанием порядка и постоянным поискам нужных вещей по ящикам и полкам, в шкафах тоже можно было найти много чего интересного. Например, спирт и чистый лоскут для перевязок. Самое оно для компресса.
- Подсуетился уже, значит, завещал. То ли спасибо тебе сказать за заботу, то ли по шапке дать, не знаю даже.
Ране спирт не понравился, и она отозвалась острой болью. Не на того напала, логика Левифрона была проста: чем больше боли, тем больше спирта. Кто-то обязательно сойдет с дистанции. Но, как и у всякого уважающего себя алхимика, спирта у Филина было много. Победа предрешена.
- С девочкой что делать-то будешь? Нельзя же ее там вечно держать, она уж точно окочурится от голода, холода и полнейшей антисанитарии.  И будет на твоей совести таки полноценный труп.
Герхен переложил лоскут другой, холодной стороной. Острота действительно спадала, перерастая во что-то тягучее, еще более неприятное. Но, наверное, это было даже скорее хорошо, чем плохо.
- Выпущу. Есть у меня несколько идей, как можно сдержать ее неконтролируемые взрывы, пока она не научится делать это сама. Если получится, она будет неопасна, с ней даже можно будет работать. А там посмотрим, чем все это кончится. Забавно, от зверей есть сколько угодно шрамов, а вот от человеческих рук – ни одного. Но теперь эта несправедливость, похоже, будет исправлена!
Валет уже даже не пытался удивиться перепадам настроения Филина. У каждого свои маленькие радости, какими бы они странными ни казались. И пусть Левифрон – это целая коллекция таких разноцветных тараканов, но лучше уж так, чем то, что было утром. Тогда было действительно страшно смотреть, потому что неизвестно, что будет делать человек, чей мир дал такую сильную трещину. Но раз теперь алхимик возвращался к своим заморочкам, то все было в порядке. Все снова было хорошо. И текка был этим крайне доволен.
- Ты не видел, куда ее одежду положили перед трансмутацией? Нет? А, ну да, тебя ж тоже выгнали из комнаты. А идеи есть? А может быть здесь?.. О, нашел! Сейчас вернусь.
- Ты осторожно только!
Но последнее напутствие кота улетело в пустоту. Герхена в лаборатории уже не было. Всего несколько секунд достаточно быстрого, но уже не столь бодрого шага – и он впустил свет в патоку полумрака вольера. Синори видно не было.
«Наверняка она просто где-то среди темных пятен, я просто ее не вижу. Не могли же ее выпустить, в самом деле. Потому что если выпустили…»
Где-то слева послышался шорох. Нет, не выпустили. Что радовало, ведь весьма некстати было бы сейчас обыскивать всю крепость в поисках одной напуганной девочки.
- Вот твои вещи. Как переоденешься, иди в лабораторию. Кроме этого, тут еще один пузырек той настойки. Станет нехорошо – прими. Только всю в этот раз не надо, думаю, настолько тебя успокаивать уже нет нужды.
Может быть это могло показаться странным, но Филин просто начал ту бесконечную вереницу опытов, которые планировал поставить. И если она не сможет пройти несколько метров, то тогда стоит задуматься, а стоит ли игра свеч. А можно ли что-то тут вообще поправить. И не бессилен ли тут Левифрон. Вопросы требовали ответов, но еще больше хотелось знать, стоит ли на них вообще отвечать. Не рискуя провоцировать засевшую в темноте синори, он просто положил сверток с одеждой и пузырьком на пол около двери и ушел. Нужно было подготовить оборудование и реактивы. Им предстояло много дел.

Да, воистину у каждого свои маленькие радости. Мало нашлось бы на свете людей, что с таким упоением бы протирали новехонькие пробирки от пыли. Неведомо, где они стояли, что в них было до этого и как добросовестно к ним относился предыдущий хозяин. И тем более, если хозяева.  Не все алхимики аккуратны, далеко не все. И уж тем более даже они страдали порой приступами лени, непреодолимым соблазном оставить очистку и приведение оборудования в порядок до того волшебного «завтра», которое никогда не наступит. А уж про природный человеческий инстинкт зажлобить лучший кусок и говорить не стоит.
«Стекло – очей очарование…»
Последние лучи закатного солнца, окрашенного в яркий огненно-рыжий цвет, отражались блеском на лабораторной посуде. Еще немного, всего несколько часов – и все погрузится в абсолютную темноту. Не так и плохо, если посудить, ночь всегда приносит с собой тишину и спокойствие. Никто не бегает, не суетится. Можно делать, что душе угодно, Мерноту будет не до того. Но придется зажечь огонь в очаге и факелах. И это уже было нехорошо, учитывая, сколь взрывной характер был у синори. Одно дело, когда кроме разрушений быть ничего не может. Но совсем другая ситуация, когда все может вспыхнуть, как сухая лучина.
«Но нельзя ведь сидеть в темноте, верно? Так и по вене промахнуться недолго»
Бережно, с особенный трепетом Левифрон доставал весь свой походный арсенал из сумки. Впервые он порадовался, что постоянно носит много чего важного с собой, хоть это и бывает тяжело. Еще бы, попробуй пронести через половину Ледяного пояса футляр со всевозможными шприцами. Хрупкие, требующие особых условий и обращения, про их наличие нельзя было забывать ни на минуту, хоть деревянный футляр плотно закрывался. К инструментам со временем прикипаешь душой.
- Что-то долго ее нет…
Меланхоличное закатное настроение не пощадило даже Валета. С него сдуло весь сарказм, он перестал быть такой восхитительной язвой с налетом неудержимого театрала. Просто лежал на шкафу и совой смотрел за неспешными и методичными действиями хозяина. Монотонность успокаивала.
- Придет, дай ей немного времени. Это кажется, что коридор маленький. В ее состоянии и того уже много.
А ведь он поставил часы. Последние песчинки пятнадцати минут вот-вот грозили осыпаться на уже набежавшую горку. Думал ли Герхен, что его подопечная и правда шла слишком долго? Думал, но был совершенно спокоен. Как бы ему самому не хотелось убежать вперед, заглянуть, что будет дальше, разгадать все загадки одним махом, Филин понимал, что другие так не умеют. Другие зачастую не могут угнаться за ним, для всего нужна моральная готовность. Мало кто может прыгнуть в бездну не глядя. Всем нужны подтверждения и разъяснения. Всем нужна степенность.
Часы пошли на новый круг. Они-то уж точно никуда не торопились, добросовестно отсчитывая минуты. И их становилось все больше и больше.
«Может двадцати минут более чем достаточно? Может это уходит в сторону от нормы?»
Он не ждал, что она прискачет в первые же две минуты, сгорая от энтузиазма как можно скорее, чтобы снова стать не то помощницей, не то игрушкой беспокойного алхимика. Наверное, Левифрон бы на ее месте убежал как можно дальше. Возможно, даже прочь из крепости. Всяко лучше, чем быть распятым на лабораторном столе как подопытная мышь или, скажем, лягушка. Не ждал, что придет быстро, да. Но все же надеялся, что придет.
Последняя колба с особой осторожностью была поставлена на стол. Едва заметное движение песчинок прекратилось. Терпение кончилось.
«Как можно идти эти ничтожные несколько метров полчаса!»
И Филин знал, как. Это действительно невозможно, если идешь по прямой, добросовестно не заглядывая в мелькающие проходы и не пытаясь сбежать. Но вот если вся суть той послушности сводилась лишь к возможности того, что однажды дверь останется незапертой… Пожалуй, стоило начинать беспокоиться. Герхен очень ярко представлял себе, как синори идет по коридорам Мернота с упорством впавшего в неистовство медведя, а вокруг нее невероятно эпично взрывается все сущее, члены гильдии прячутся кто куда, поскольку знать не знают, что с этим феноменом делать. А где-то кто-то особенно храбрый уже заряжает арбалет и накладывает на тетиву лука какую-нибудь особенно смертоносную стрелу. Чтобы наверняка. Конец света. Армагеддон. Массовая истерия. А на чью душу это скинут? Правильно, на того, кто не доглядел. Или тех. Их же тут трое, в конце концов. И все, что удивительно, разумны.
- Господа, я тут подумал о том, что полчаса можно гулять не только в нашем коридоре. И если бы я оказался на ее месте, именно так бы я и сделал. Наверное, так бы сделал любой, ведь человеческая логика работает у всех одинаково. Ну не у всех, конечно, это грубое обобщение, но явно же в нашем случае вполне допустимое. Допустимое же, Валет?
- Ты о прогулках вне коридора говорил.
- Точно. Она явно пошла куда-то не туда!
- И?
- Нужно что-то делать!
Текка перевернулся на спину и посмотрел на мир вверх тормашками. Было даже жалко издеваться над нервничающим и рвущимся куда-то бежать хозяином, но как упустить такую возможность!
- Какое восхитительное решение! Такое дальновидное, рациональное! Мне уже нужно пасть ниц? Или еще немного выдержать паузу для драматичности?
- Здравствуй...
Три пары глаз воззрились на вошедшую синори. Клейм, который до этого лежал под окном и пытался спать, подошел к Филину и как будто невзначай, совершенно просто так уселся рядом. Он-то, в отличие от всех, сначала предполагал худшее, а потом верил всем подряд. Поэтому его хозяин был все еще живой. Герхен же, вопреки обыкновению, уже успел предположить худшее, опередив всех в комнате.
Девушка невообразимо изменилась. Исчезла вся грязь, всклокоченность, диковатость, она действительно стала похожа на человека. И на этом не остановилась. В таком виде , в котором предстала синори, увидеть женщину в Мерноте – событие в принципе редкое, похожее на аномалию, а уж после произошедшего… Филин долго решал, удивляться ему, восторгаться, ужасаться или все вместе.
- Я не хочу даже спрашивать, куда ты пошла. Это столь же очевидно, как и то, что о безопасности своих братьев и сестер по оружию ты не думаешь от слова совсем! Между прочим, когда-нибудь кто-нибудь из них будет прикрывать тебе спину. Поэтому я просто надеюсь, что на твоем пути все остались живы и целы.
«Ей снова страшно».
Стул, повинуясь непреклонной воле хозяина помещения и чуть заметному движению рукой, плавно и мягко скользнул по ту сторону стола, около которой стояла девушка. Это был исключительно жест приглашения, лишнее подтверждение доброй воли.
- Присаживайся. Хочу, чтобы ты мне рассказала, были ли раньше магические проявления и насколько сильные. Я так понимаю, что страшно тебе тоже не просто так, а значит отсюда следующий вопрос: пугалась ли ты так до трансмутации? Полагаю, мы имеем дело с паническими атаками, а просто так они не появляются. Теоретически. Практически же… Но это в любом случае интересно. Ты рассказывай, рассказывай, а я кровь возьму. Надо проверить, успешно ли прошло твое перерождение в принципе. Руку только протяни. И лучше отвернись.
Левифрон не стал демонстрировать подготовленные заранее шприцы раньше времени. Знал, чем этот опрометчивый поступок кончится. Как-то не хотелось быть должным соседям стул и стол.

Достать из полки фартук. Жизнь аскета не предусматривает ломящиеся от одежды шкафы, крайне неприятно было бы измазать практически совсем новенький кафтан. Ну, почти новенький. Таковым он с некоторой натяжкой казался еще утром. Но теперь, после пробежки с препятствиями, взрыва и ползанья по грязному полу, защищать одежду от чего-то еще было уже просто смешно. Но тем не менее, грязь отстирается, а вот прожженная кислотой дырка – нет. Да и кровь, скажем так, тоже не всегда удачно сводится.  Лучше перебдеть, чем недобдеть.
Тщательно вымыть руки в бадье с водой. С мылом, по самые локти, чтоб не допустить даже возможности занесения в тело синори внешних раздражителей. Кто знает, что у нее там внутри бушует, может быть хуже уже некуда, а может только и требуется толчок. На том тапе появилась навязчивая мысль, что по какой-то несправедливости разрезать и непосредственно смотреть можно только внутрь мертвых. С живыми это зовется негуманным. Хотя было бы быстрее, понятнее. Правда, со стопроцентной вероятностью летального исхода, но надо же кому-то жертвовать собой во имя науки. Левифрон бы собой пожертвовал. Только вот его тело пока еще обязано было функционировать, до последнего естественного вздоха служа во благо Мернота.
Рука уже лежала на столе, когда Филин к нему повернулся. Почему-то левая. В этом померещился сакральный смысл, ведь в основном все протягивают правую. Не то что Герхен так уж часто подрабатывал врачом, но бывало всякое. На задания его брали не единожды, и врач там тоже требовался частенько. Не говоря уж о том, что если синори или ллайто чувствовали себя откровенно плохо, ощущая, что что-то не так,  они всей толпой бежали к алхимикам. И плевать, что против чихушки не может устоять никто, а это именно она навестила монстроловов. Опять же, теория о бдении в действии. Может быть, эта девушка – левша? Интересно. Если так, то была ли она левшой до перерождения? Если отринуть учения церковных фанатиков, что левши – это отродья Тейара, ставшие жертвами его слуг, и вспомнить человеческую анатомию, сразу появлялась более здравая идея. Филин и сам был левшой, и уж точно был уверен, что никакие слуги Тейара на него в детстве не дышали, с праведного пути не сталкивали и родничком вниз не роняли.  И еще в детстве ему было интересно, почему отец держит пипетку в правой руке, а он – в левой. В чем же между ними, внешне столь похожими, а биологически почти идентичными, есть такая существенная разница.  Оказалось, что не первый он задавался таким вопросом. Тогда еще мальчишка, Левифрон не стал вдаваться в совсем глубокие подробности. Но суть понял. Наконец-то пригодилось.
«А если ей повредило мозг? А если не повредило, то почему не повредило? Надо будет расспросить. Или еще лучше – проверить в действии»
На бледной руке вены выделялись очень четко. Тут даже новичок попал бы. Другое дело, что на них и так не было живых мест. Трансмутация – процесс не только болезненный, но еще и крайне сложный. Теперь только следы от уколов могли подсказать, сколько всего влил в тело девушки Герхен. Хорошо, что прошло уже несколько дней, все же успело с большего зажить. А то нехорошо это, тыкать дважды, а то уже и трижды в одно и то же место.
  Быстрым жестом алхимик протер место укола спиртом. Краем глаза наблюдал, как синори снова начала вдаваться в панику, как мелко дрожала ее рука, как она пыталась заглушить все это настойкой.
«Надо будет начать ей ее разбавлять, а то она так не успокоится, а упокоится. Как там это зовется? Плацебо?» - мужчина накрыл сгиб локтя девушки рукой, оставив лишь участок с веной между указательным и большим пальцем. Неуловимым жестом достал неведомо откуда шприц, стерильный и подготовленный.
- Раньше-магических-проявлений-не-было…
Отработанным движением иголка была введена в вену. С каким-то упоением Филин аккуратно, но быстро набирал в шприц кровь. Добрался-таки, пусть косвенно. Уже кое-что.
- …несколько-раз-но-точно-я-ничего-не-могу-сказать-потому-что...
Все. Увы, но место в шприце кончилось. И правильно, не донора же из девчонки делали, для проверок галлонов крови не нужно. Как бы ни хотелось. Герхен не стал говорить, что выводить иглу из вены крайне неприятно, а то началось бы. Все в данной ситуации грань между честностью  и вынужденной пассивной ложью становилась все тоньше. Просто не было выбора, потому что если не промолчать, столкнешься с последствиями. Хотя она вроде как обязана знать. Заложить чистым лоскутом укол и согнуть руку в локте. Пережили.
- Сам знаешь, почему. Мне кажется, что я себя теперь знаю очень плохо.
- Руку не разгибай. И не смотри. И не думай тоже, на всякий случай.
Наверное, не эти слова она сейчас ожидала услышать. Это должна быть поддержка, что-то вроде «не волнуйся, все будет хорошо, я уже знаю ответ». Филин был оптимистом, но в алхимии такое непозволительно. Здесь рациональность и суровый реализм всегда будут во главе угла. И сейчас они говорили, что пока они будут блуждать в тумане. И пока не подует ветер, не станет ясно, гуляют ли они по прекрасному лугу, или топчут чьи-то кости на кладбище. Герхен перелил кровь в колбу, закупорил пробкой и спрятал в шкаф. Подождет. Оттуда же достал чернильницу, перо и кусок пергамента.
- Хорошо. Я тут подумал кое о чем… Мне так и не сказали, как тебя зовут. Видимо, чтобы мне было легче, если бы ты умерла на лабораторном столе, что, скажу тебе честно, было вероятнее всего. Странно прозвучит, конечно, что алхимикам еще и тяжело все это с несчастными мернтовцами делать, но каждая жизнь бесценна. Некоторые, конечно, уже привыкли, а я вот никак…
- Левифро-о-он… - голос текки вернул на верную дорожку. Тот уже научился улавливать, когда хозяина уносит и когда ему нужно тонко намекнуть, что мысль скоро ускользнет в дебрях периферии.
- Да. Так вот, напиши, пожалуйста, свое имя. Я забывчив, так будет вернее. Валет, ты это, проследи, пожалуйста, - сказал, а сам отошел рыться в ящиках.
- За чем следить-то?
Пожалуй, такого урагана мимики он на лице хозяина еще не видел. Суть гримас проанализировать не удалось, зато кот хорошо понял жест Левифрона. Пишущий. Рука.
- Не разольет она твои очень любимые чернила, друг. Не настолько ж она неуклюжа, правда, девочка? Но хорошо, я прослежу, раз ты так волнуешься. Не отвлекайся, не отвлекайся, ройся дальше.
Иногда этого кота хотелось ударить. Но свою задачу он вроде понял, а значит как минимум посмотрит. Зачем так шифроваться? А вдруг она сама не поняла, что рука сменилась?
«Ты впадаешь в паранойю. Ищешь патологию везде, где можно и где нельзя. Еще скажи, что у нее вправо перекочевала, а печень – влево. Пора прекращать. Хотя я и правда не знаю, как ее зовут… И правда, наверняка же забуду».
В карман скользнул прозрачный камень. Кристалл Альбара, последний. Дорогой и, по правде говоря, довольно редкий в Мерноте. Ну ладно, не редкий, просто никто делиться не хотел. Закупали нечасто. Кроме камушка алхимик достал из полки повыше еще кое-что. Настало время его драматизма.
- И скажи мне еще кое-что. На кровушку не тянет, нет?
Всего какое-то мгновение – и он уже оказался рядом со столом, покачивая высокой колбой перед лицом синори. Наркотик для всей их братии. Филин не раз становился жертвой их ломки, когда уже не важно, где добыть, но добыть. А все из-за принципа «час-другой потерплю, погоды не сделает». Сделает. Лучше держать свои слабости в узде. И сейчас Герхен хотел посмотреть, нужно ли этому уже учиться его созданию.

Он ее напугал. Конечно, ведь когда она могла привыкнуть к порывистости алхмика, к тому, что он по определению не может быть степенным и спокойным. Либо полный анабиоз, либо подобно резкому стаккато: внезапно, мгновенно, быстро. И не скажешь, что он может так двигаться. Но он мог и опять удивлял этим своим чудесным свойством. За спиной послышался треск и хлопок, тени изменили свои направления. Синори взорвала факел. Так же легко, как и до этого всю лабораторию. Пожар воодушевления в душе Филина будто бы кто-то попытался залить водой. Того было недостаточно, но некоторое сомнение это все же посеяло. Достаточно для того, чтобы вспомнить, кто перед ним. Не очередная зверюшка. Человек. Это все намного усложняет.
- Не надо так... внезапно. Прости...
Все равно они будут сталкиваться с подобными проблемами не раз, и не два, и даже не три. Некоторые привычки, а то и вовсе характерные особенности человека не замажешь белой краской, не сотрешь, как чернильные буквы с пергамента лезвием. Можно было попробовать поменять еще несовершеннолетнюю девочку, которая еще толком и устояться как личность не успела. Но менять Герхена уже давно было бесполезно.  В этом тандеме не будет обоюдного подстраивания друг под друга. Меняться будет более податливый, тот, кому высшими силами предписано пока еще шагать дальше. А потому бесполезно в который раз уже извиняться. Лучше взять и таки пойти дальше.
«А ведь ты машешь перед ее носом наркотиком. Кто знает, что она сейчас может…»
Зачем он это делал, если понимал, что наверняка спокойно синори не среагирует? Алхимия – постоянный риск. Если хочешь узнать результат максимально быстро, приходится ставить все на зеро. С животными это означало еще и то, что лучше сделать все рывком, чем долго тянуть и лишний раз измываться. Вычленить все переменные, не щадя ресурсов, пусть даже это и можно было назвать бесцеремонным и бесчеловечным. Пусть даже всегда случится то, что закономерно ожидать. Стол дернулся, на пол полетели драгоценные колбы, царапнув по душе отвратительным звуком разлетающихся осколков. Да, она хотела эту кровь, и хотела сильно, как бы ни сомневалась сама, путаясь в ощущениях. Взорвался еще один факел.
- Тянет, значит.
За долю секунды Филин успел заметить начало движения Клейма. Волкодав убедился, что сидящий до этого за столом элемент крайне опасен, а значит, места ему тут не было. Если хозяин сам не понимает этого, то придется ему, такой же жертве, как и эта девчонка, объяснить правила их сосуществования. Как зверь зверю. Потому что по-другому это не назовешь.
Ошейник пса ложился в руку так же привычно, как колбы или, скажем, скальпель. Клейм был другом, соратником, поводырем, и за то несметное количество лет, что они провели вместе, их движения стали разве что не синхронными. Пес ухитрялся пресечь очередную дурость Герхена еще до того, как тот о ней подумает. Левифрон же умел сократить радиус поражения до минимума как раз тогда, когда опасность была не столь велика, какой казалась. Дернуть ошейник на себя, оборвав прыжок. Клейм все равно слишком тяжелый, так что неведомо, кто кого еще дернул. Но намеки пес тоже понимал неплохо.
- Тихо, Клейм! Не надо ее еще больше пугать раньше времени, она пока еще не соображает что делает. Вот если научится контролировать себя, но не захочет, тогда я тебя отпущу, обещаю. Но сейчас утихни!
Взгляд из-под серой челки в стиле «хозяин, ты что, больной?» был неподражаем. Пусть девчонка, пусть внешне безобидная и в платьице. Пока еще она равняется неразумному зверю, опасному и непредсказуемому. Или хозяин на то же платьице и повелся? Мол, как такую прелестницу в грязный вольер снова кидать. Или ему просто крайне не хочется портить такой уникальный образец? Правильно, партиями таких не наклепаешь, тут все или ничего. Еще один рывок, просто проверить серьезность намерений. Нет, рука вцепилась крепко. Не тащить же волоком за собой.
- Вот и молодец.
Левифрон мимолетно потрепал пса за ухом. Вот уж святое создание,  и в Изнанку бы вместо него отправилось. Хотя может и нет, кто б тогда на этой бренной земле за хозяином проследил? А то мало ли всякие невинные с виду девицы заживо под завалами собственной лаборатории похоронить захотят. Особенно те, у кого успокоительное из рук выпало. Клейм уселся обратно рядом с алхимиком, но продолжил прожигать синори взглядом, полным неприкрытого подозрения.
- До этого не тянуло. Я не готова на нее броситься, но не отказалась бы попробовать... сложно объяснить.
Синори потянулась за упавшим пузырьком. Левфирон не торопился отдавать ей кровь монстра, догадываясь, к чему может привести эйфория от нее. На глаза попался листок с именем. Герхен прочитал надпись и спрятал кусочек пергамента в карман фартука.
«Ракшаса, значит. Теперь она не будет восприниматься всего лишь образцом. Ведь я даже собакам имена давал, а она несколько дней была безымянным… трупом».
Все алхимики заранее готовятся к худшему. Все алхимики предпочитают работать не с людьми, но с телами. Бездушными, безмолвными и безымянными.
- Это и есть зависимость. Как будто бы не хочется, но лишнюю дозу только идиот упускает. У каждого монстролова это все индивидуально, кому-то требуется принимать чаще, кому-то реже. Кто-то предпочитает учиться терпеть, чтоб потом в час нужды было лишнее время. Потом они, правда, готовы вытрясти всю душу из алхимика, лишь бы он дал им этой крови прямо сейчас, немедленно, и плевать, что занят. Но тебе до такого тебе скатываться нельзя. Это будет подобно тому, как встряхнуть какую-нибудь взрывоопасную смесь. Вроде и так лучше не трогать, а тут можно сразу бежать и прятаться. Хм, а чудесное сравнение, впрочем. Ведь ты и есть смесь, если отбросить всякие там душу и разум. И лучшее, что можно сделать – нейтрализовать тебя.
Филин выложил на стол перед девушкой кристалл, что еще недавно взял из ящика шкафа. Он был совсем небольшой, в половину его ладони. Что тут сказать, последний. Не думал же Левифрон, что совсем скоро ему нужен будет большой и пустой, потому что напротив будет сидеть жертва неверной трансмутации. Но чем богаты, тем и рады. Может быть, так они проживут еще один день.
- Знаешь, что такое накопители магической энергии? Их еще часто в виде украшений делают, чтобы можно было всегда при себе иметь и выглядело эстетично. Алхимикам для их поисков такие излишества не нужны, они используют сырье. Я не скажу, что это лучший способ сдержать твою силу, но он мне кажется более разумным, чем простая блокировка. Потом ведь все равно энергию прорвет. А так мы ее просто у тебя заберем. Отдай этому кристаллу столько резерва, сколько влезет. А утром я похожу и поспрашиваю, может еще у кого найдутся, на первое время.
И все-таки, нужно было придумать какую-то стратегию. Чтобы ее разум перестал походить на решето, а хотя бы немного затянул язвы страха. Ведь все шло от него. Сумей она оставаться спокойной, все не полетело бы танцевать пеплом в утреннем солнце. Он бы смог найти ошибку быстро. Все было бы уже исправлено к этому моменту. Как жаль, но увы и ах. Теперь придется тыкаться вслепую. Радует одно: сделать все же что-то можно было. Хотя бы попытаться.
- В Мернот приходят не от хорошей жизни. Тут кого ни спроси, у каждого своя история. У каждого свои цели и причины. Твоих я не знаю, что, впрочем, и неудивительно, меня редко знакомят с новичками, еще не присягнувшими на верность. Хотел бы послушать поподробней. Ты сказала, что страхи были и раньше, может тогда я пойму, куда же я так нажал, что их так разнесло.
Если можно утешить боль, это непременно нужно сделать, неважно, словом или делом. Нельзя наращивать ее пластами, ведь когда-нибудь человек сломается под ее весом. Жизнь священна, и если можно помочь сделать ее капельку проще, то не стоит и думать. Левифрон мог. Даже обязан был, раз уж так все обернулось. Ведь никому не нужна сломавшаяся бракованная синори.
- И кровь ты тоже можешь выпить. Теперь уже не страшно, что тебя от счастья на вторую волну разрушений потянет. Нечем же взрывать, - Герхен оперся локтями о стол и достал неведомо куда до этого спрятанную колбу, протянул девушке. Сейчас кому-то будет очень хорошо.
«Надо было попросить два стула, в самом-то деле…»