[ Рудмрог [Денаделор. Север] ]
30 число Благоухающей Магнолии 1647 года, день

Едва ли тот легкий сквозняк, которым тянуло из портала, можно было сравнить с реальной погодой, обнаружившейся по ту сторону магической двери. У Левифрона создалось впечатление, будто он с головой нырнул в прорубь. Разумеется, львиная доля того эффекта случилась исключительно по той причине, что переходили они из жаркого и душного Рудмрога, где циркуляция воздуха отсутствовала по умолчанию, и, следовательно, стоило просто подождать, пока тело привыкнет к новой обстановке. Но никакие доводы разума не помешали Герхену передернуть плечами и зябко поежиться, запахивая плащ еще плотнее, как какой вампир в гиперболизированных театральных постановках. Строго говоря, здешний климат мало отличался от климата гор Денаделора, где располагалась Налия, разве что тут погода никогда не уходила дальше состояния ранней весны, но нынешний минус алхимику был вполне понятен и привычен. Просто нужно было время, чтобы перестроиться с континентальной поздней весны на здешнюю.
Сам Мандран однозначно производил впечатление. Даже больше – он будто сошел со страниц сказок про ледяные да снежные королевства, а сугробы и шапки снега на заборах и крышах навевали ощущение зимних праздников, хотя те давно уже минули. Чем дальше их компания шла, тем более очевидным становилось это ощущение, более навязчивым, и в итоге Левифрону пришлось просто принять как факт, что календарь на землях лоддроу не работает, для них это пустые цифры, могущие только давать представление о той одежде, которую нужно взять с собой в путешествие в другие области. Мандран застрял в зиме.
Подобная обстановка удивительным образом влияла и на существ, обитающих в данной местности. Почти сразу бросалась в глаза некое замедленное спокойствие. В любом другом городе жители орали друг на друга, кто-то куда-то бежал и торопился, кто-то с кем-то что-то громко обсуждал, торговцы и воры сновали туда-сюда по самым людным улицам. Лоддроу вели себя иначе. Все это присутствовало и тут, но в иных количествах, в ином виде. Снежные эльфы были медленнее и спокойнее. Становилось понятно, откуда в Альвэри эта заторможенность и отстраненность, ведь обе эти черты порой откровенно раздражали. Кто бы мог подумать, что вся раса этим болела.
Молча петляя по улицам, они в итоге вышли к одному из домов, у которого Альвэри остановилась. Создавалось впечатление, что девушка нарочно их вела путями, предназначенными для демонстрации красот города, но никаких комментариев окружению она не давала.  По лицу ее, походке и манере держать себя было видно, что настроение ее потихоньку поднималось, но лишь по интонации стало понятно, насколько.
- Это мой дом. Здесь можно меня найти в любое время суток, если вдруг захочется проверить.
Слишком было похоже на приглашение, которое совсем не соответствовало ее желанию расстаться с ними как можно скорее. Здание Леви все равно окинул взглядом, отчаянно надеясь, что память его удержит. С географией и топографией у алхимика были наибольшие проблемы, потому он предпочитал такие вещи записывать. Сейчас же бумаги и карандаша под рукой не было, а потому пришлось довольствоваться осмотром прилегающей территории и запоминанием хоть каких-то ориентиров. Особой веры в то, что эти ориентиры удержатся в его голове надолго, у Филина не было.
«Может, рыжая запомнит».
Поплутав еще немного, Альвэри вывела их к постоялому двору, о чем красноречиво вещала вывеска. Внутри было тепло, даже очень тепло, почти как в Рудмроге.
«Оно и к лучшему, что мы тут жить будем. Представляю, какой бодун у нее дома. Небось, даже печи на кухне нет, а питаются ее родичи льдом и снегом».
Щедрость Альвэри не знала границ, она оплатила комнаты на весь возможны срок и дала добро на любое обслуживание, какое только могло предоставить здание. И снова Левифрон удивился ее благосклонности, ведь еще совсем недавно она не горела желанием даже стол с ними делить, что тут о деньгах говорить.
– Надеюсь, вам обоим здесь понравится, и вы не сильно пострадаете от нашего климата. Ваше проживание со всем причитающимся - это лишь малая толика того, чем я вам обязана, что бы вы там не говорили.
Герхен принял ключ, но на его лице отчетливо виднелись легкая растерянность и недоумение. Он не понимал, что случилось, куда делась та фурия, любительница презрительных ухмылок и кислых мин. Будто бы сквозь всю эту неприятную мишуру проклюнулась Аль, которую знал лично Филин.
– На этом позвольте откланяться и пожелать приятного вечера. Я вернусь домой, ибо тоже хочется нормально отдохнуть после долгого пути, и не только. Я подумаю над Вашими словами, Левифрон… Но пока, всего хорошего и Вы знаете, где меня найти. Не попутайте…
И задержав свой взгляд на Герхене особенно долго, лоддроу откланялась, оставив за собой шлейф непонятности и сплошной загадки.
– Так она, значит, богачка, - проговорила ей вслед Эбигейл.
- Похоже на то. Она всегда бросалась деньгами, а я всегда удивлялся, где она их берет в таких количествах.
«Можно было бы стребовать спонсорскую поддержку по оборудованию лаборатории в качестве уплаты долга. Только не здесь, в такой мерзлоте ингредиенты не вырастут, а содержание теплицы потребует слишком больших затрат. Жаль, Аль ничего не помнит про масштаб долга».
- Не знаю, как ты, а я бы хотела помыться, да и переодеться. Поэтому для меня это задача номер один, - обратилась рыжая к алхимику. - Ну а после можно было бы выпить чаю, а может и пообедать. Если, конечно, у тебя нет других желаний или предложений.
Левифрон задумался, покрутив в руке ключ.
- Да и я бы не отказался себя в порядок привести. А потом… Честно говоря, не знаю, что делать дальше. Мой жизненный план заканчивается на стирке штанов. Хочешь чай – будет чай.
И они разошлись в разные стороны. Герхен подошел к тому же мужику, которого допрашивала Эбигейл, и поинтересовался, где тут лавка портного или хотя бы рынок, где можно купить самую простую одежду. Мужик не только рассказал, но и отправил в помощь пацаненка-служку с кухни, дабы тот удостоверился, что все счета за затраты будут направлены Альвэри. Филин, впрочем, особо не расходился, ограничившись шерстяными штанами и длинным шарфом у бодрой бабули. Правда, стоило только отойти от рынка и попытаться в только что купленным шарф замотаться, как в глазах потемнело, мир перед глазами повело в сторону, да так, что алхимик оперся рукой о каменную стену дома. Мерзлый камень обжег руку холодом. Мальчишка с подозрением воззрился на Левифрона, окликнул, но тот уже и сам догадался, оттянул шарф от шеи. Спустя минуту все пришло в относительную норму, но до самой таверны алхимика не покидала тревога. Ее уколы ясно давали понять, что для шарфа, как и для медальона, пока еще слишком рано.
Вернувшись на постоялый двор, Герхен сразу двинулся в комнату. Она оказалась куда больше той, что была в их распоряжении в Рудмроге. Оно и понятно, тут не приходилось тесниться втроем, а понятие перспективы и пространства у лоддроу было чуть более расширенным, чем у гномов. Кровать была мягкая, окошки послушно и тихо отворялись, балкон не норовил упасть на головы прохожим. Жить можно было. Оставив на стуле сумку и верхнюю одежду и взяв с собой новые красивые штаны и полотенце, Герхен спустился вниз, а потом – еще ниже, где располагалась местная баня.
Уже когда ему в лицо ударил совсем уж влажный и горячий банный дух, мужчина сообразил, что это вам не скромная банька на одного. Левифрон не опасался общества малознакомых постояльцев, чьих имен он никогда не слышал, но вот напороться на кого-нибудь конкретного было бы неловко. Потому лучшее, до чего додумался Филин – громко оповестить банный этаж, что он здесь, пришел, двигается к парилкам. Людей было не видать, но оно и понятно, кто ж станет париться утром. Это дело для вечера, но только если ты не видел воды и мыла несколько дней кряду. Но глазеть по сторонам мужчина все равно из чувства самосохранения не стал, быстро разделся, замотался в полотенце, подобрал кадку с водой и ковшиком и завалился в одну из парилок. Кто-то поддерживал печь в относительно горячем состоянии, так что оставалось плеснуть водой на камни и дождаться, пока комната нагреется до нужной кондиции. Когда камни зашипели, Филин плюхнулся на скамейку и довольно вытянул ноги, поставив кадку рядом. Он все еще с трудом верил, что больше никуда не нужно бежать.

Как оказалось, Левифрон не постиг и малой доли того, насколько же промерз. Чем теплее становилось в комнате, тем яснее ощущался холод, даже мурашки по коже бегали от контраста. Герхен все пытался понять, где же именно его так проморозило, ведь на голом снегу он не лежал без теплой одежды, путь им дурная погода тоже не портила, последняя буря случилась аж в день казни, который виднелся где-то безумно далеко, в другой жизни. Видимо, сказались их ночевки в чистом поле, ибо предрассветная пора чувствовалась до мелкой дрожи, тогда даже траву почти до инея подмораживало. Нечего было ворон считать, конечно, горы есть горы, это не теплая степь, где только ветра шквальные с ног сносят, не грозя болезнями опосля. Но что уж теперь было делать.
«Сегодня уже никуда не пойду, но завтра надо найти лавку травника. Стоит хотя бы ознакомиться с ассортиментом и ценами, чтобы знать, на что стоит рассчитывать».
Обычная зимняя хворь не составила бы особых проблем для алхимика, в этом он был уверен, на его случай травки и коренья уж точно найдутся. Куда интересней были редкие ингредиенты, которые и в городах умеренных климатических поясов было непросто найти за приемлемые деньги, что уж говорить о застывшем во льдах и снеге Мандране. Даже если местные каким-то образом научились культивировать растения по такой погоде круглый год, необходимые усилия и ограниченное количество явно сделают свое дело, из-за чего Альвэри придется изрядно раскошелиться. С другой стороны, для нее это все и будет покупаться, скорее всего, так что едва ли она могла возмущаться.
Очень, очень медленно мужчина согревался, внутренний холод никак не хотел сдавать рубежи. Вялые и неспешные мысли перекочевали с необходимости покупки трав на причины и следствия подобного явления, и в итоге Левифрон пришел к фантастической мысли, что шадосы, наверное, по своей теплокровности ближе к лоддроу, чем к людям. Увы, наука не ведала имен тех смельчаков, кому удавалось провести исследования сей таинственной расы, ибо если таковые и существовали, очень скоро на них выходила Инквизиция, а труды безбожно сжигались. Может, оставались копии в архивах Ордена, но им было не суждено когда-либо стать достоянием широкой публики или хотя бы других ученых. Посему неудивительно, что любые неожиданные свойства тела имели право быть.
«Или я просто старею? Кости тяжело прогреваются… Сколько столетий я ходил по тому полю?»
Острый укол, волна тревожности, прокатившаяся от пят к самому сердцу, заставив Филина передернуться. Бабочки летели на огонь, наплевав, что сгорят до пепла, а Левифрон с упоением ковырял свои раны, удовлетворенно отмечая, что они все еще кровоточат. Еще не зажили, да. И боль еще не ушла. Может, пора уже выключить в себе пятилетку и научиться каким-то другим способом мониторить свое душевное состояние?
«Отсюда рукой подать до земель алла, не может быть, что они не наладили торговлю. И кто-то должен был додуматься ввозить сюда горечавку. Вкупе со способностями лоддроу к предвидению она может вызывать очень яркие контролируемые вещие сны. Не поверю, что Провидцы этим не воспользовались».
Левифрону не нужны были лабиринты вещих снов, ему даже сами контролируемые сны были не столь необходимы, но горечавка лидировала в списке средств по успокоению психики. Герхену казалось, что это необходимый первый шаг к решению проблемы, нужно было просто вернуть себе контроль над собственным разумом и эмоциями. Это не уничтожило бы негласный договор с темным богом, не убрало бы зияющую дыру в груди, где сейчас обреталось нечто другое и совершенно чуждое. Но должный алхимический подход сгладил бы углы. Это разжало бы тиски паники и напряжения и позволило бы думать дальше.
«Я возьму все, что увижу. Что-то непременно должно помочь».
Герхен по-прежнему как-то смутно ощущал жар помещения, но вот дыхание от горячего парного воздуха сбилось, легким будто бы что-то мешало работать в таких условиях, что вызывало неконтролируемый кашель. Пожалев, что парная не предусматривала каких-нибудь хвойных смол или масел, которых можно было плеснуть на камни, алхимик плеснул вместо них еще воды, вызвав еще большую дымку и заставив камни злостно зашипеть. Дышать стало совсем трудно, никакой возможности сдерживать кашель не оставалось, но Герхен стоически терпел и дышал паром, прогревая засевшую внутри болезнь. На верхние полки, впрочем, он не лез, остался на самой нижней ступеньке, ибо того было достаточно. С жарой Левифрон как-то не дружил, а потому даже к парной относился с некой настороженностью. Никогда не заметишь тот момент, когда стало слишком жарко, из носа потоком хлынула кровь, сознание поплыло, а ты уже летишь лбом в пол.
Снаружи послышался шум, а через некоторое время тишины – плеск воды. Герхен машинально затих, но выдержки хватило лишь на несколько секунд, после которых его прорвало на кашель с новой силой. Пришлось вдумчиво дышать носом, делая неглубокие вдохи, пока тот, кто плескался, не покинул помещение.
Сам Герхен просидел в парилке довольно долго, пока горло и легкие не перестало драть при дыхании. К тому моменту с алхимика уже наконец сошел седьмой пот, а перед глазами плясали цветастые пятна. Дверь парилки он искал наощупь, а когда вышел в общее помещение купальни, тамошний теплый воздух показался ему столь же холодным, как и ветер снаружи. Впрочем, он так упарился, что это скорее было приятно, чем наоборот. Сейчас было бы неплохо окунуться в бассейн, но Филин несколько сомневался, что контраст пойдет на пользу его не совсем здоровому телу. Было куда полезней сохранить тепло парилки как можно дольше, потому Филин ограничился быстрым, но основательным купанием в бадье, которое несколько отрезвило его перегревшуюся головушку. Несмотря на это, Левифрон некоторое время посидел на лавке, остывая и привыкая к нормальной температуре, и только когда убедился, что точно не замерзнет за столом, вытерся и оделся. По ходу надевания вещей Герхен отметил, что сапоги можно было бы и почистить, старые штаны точно на выброс, засохшая кровь вперемешку с грязью уже не отстирается, а рубашку уже можно отдать хозяйке, только постирать для начала, ибо после мытарств у Марьяны и путешествия до Мандрана надевать ее на чистое тело как-то не тянуло. Вместо рубашки Герхен натянул на голое тело свитер, чтобы не выпускать наколенный жар.
«Еще надо пойти носки надеть. А на ночь заберу Клейма в комнату».
И он и правда первым делом пошел и надел носки. Толстые ступни теперь едва влезали в сапоги, но зато было тепло. Лоддроу бы, разумеется, такой картины не поняли, но лучше ловить их недоуменные взгляды, чем свалиться совсем больным. Эбигейл молодец, но что-то подсказывало Филину, что без его указаний она его скорее убьет, чем вылечит. Нет, он был последним оплотом пряморукости в этой компании, ему нужно было держаться изо всех сил. 
Взяв с собой купленный шарф, Левифрон покинул свою комнату и подошел к двери комнаты Эбигейл. Внизу ее не было, так если и не отдыхает, то или на конюшне, или до сих пор в купальнях.
«И с чего такая вера, что она не собрала вещи и не сбежала?»
Герхен отрывисто постучал.

Топот босых ног по деревянным половицам, раздавшийся по ту сторону почти сразу после стука, дал понять, что Левифрон не ошибся, а девушка все же решила не искать себе приключений после долгой дороги. Оно и к лучшему, потому что не было у алхимика особого вдохновения гулять по постоялому двору да расспрашивать его работников о том, куда могла запропасть рыжая таррэ. И так постоянно приходилось этим заниматься, имея дело с Альвэри и Бэем, которые вечно куда-то пропадали и сбегали, напрочь игнорируя тот факт, что кому-то их бестолковая импульсивность усложняет жизнь.
Дверь приоткрылась, девушка выглянула посмотреть, кто пожаловал, а когда увидела знакомое лицо, сразу расплылась в улыбке и открыла дверь шире, что само по себе уже тянуло на приглашение.
- С легким паром. Проходи, присаживайся. Как поживает твой кашель?
Будто отозвавшись на призыв Эбигейл, в легких мерзко сдавило. Стоило немалых трудов сдержать инстинктивный позыв кашлянуть, но Филин просто несколько раз глубоко вздохнул, пока не почувствовал, что отпустило. Нечего было свою болезнь по комнатам разносить, в таком климате рыжая и сама заболеет, если тому дано будет случиться.
- Прекрасно. Ему во мне нравится, - наконец ответил алхимик, переступая порог. Вглубь комнаты он не пошел и тем более не присел, ибо не для посиделок пришел. - Вот, держи, - и мужчина вложил в руки Эбигейл шарф. – Как оказалось, не готов пока такие вещи носить, так что пусть будет у тебя. Не замерзнешь.
Далеко не сразу мужчина сообразил, что же ему так режет глаз, что неуместным пятном маячит перед взором, будто неудачный мазок кисти художника, не вписавшийся в общую композицию картины. А потом взгляд, блуждавший по обстановке и девушке с шарфом в руках, остановился на голубом платье, и Герхена озарило.
«Что за парад?»
И вроде бы ничего необычного, абсолютное большинство женщин, девушек, девочек и даже бабушек носили юбки и платья, скорее уж мужская одежда могла вызвать несколько косые взгляды и упрекающие мины, мол, еще одна не бабьим делом занята. Но больно уж такая вольность не вписывалась в общий натюрморт. Или это Левифрон был слишком напряжен и задерган, что до сих пор был готов сорваться с места и рвануть в грязные окопы, вновь скрываясь от чего-то неведомого, но крайне опасного, или же спеша выручать очередного товарища, попавшего в беду? Оттого и рассуждал, что с длинным подолом по окопам не поползаешь, на улице в таком виде промерзнешь до самых костей, да и вообще… Кто вообще мог подумать, что рыжая тоже девушка, тоже носит платья и даже, наверное, плетет себе косички в свободное время, вышивает гладью и вздыхает по принцам на белых конях? Разумеется, когда она не мужик с перекошенным от ярости лицом и пляшущими на ладонях огнями, уже готовыми сорваться и спалить все живое и – особенно – не совсем живое на своем пути.
Срыв покровов, не иначе.
- Так вот… - сделал усилие алхимик и перевел крайне озадаченный взгляд с платья на лицо Эбигейл.  – Ты говорила про обед. Самое время для него, так что если хочешь присоединиться, то пошли. Потом я хочу пойти отдыхать, так что позже тебе придется трапезничать одной. Вряд ли мы увидимся до завтра
Есть не хотелось, спать – тем более. Но что-то подсказывало Левифрону, что стоит ему только умудриться заснуть, что, конечно, будет нелегко в таком напряженном состоянии, как затянет его в сон крепко и надолго, ибо сейчас было время не только для отдыха самого по себе, но и восстановления после воскрешения, для которого все не находилось времени из-за различных злоключений. Это было подобно сну во время тяжелой болезни – организм требовал времени на полное восстановление, когда можно было задействовать абсолютно все ресурсы на это, а не растрачиваться на заботу об окружающих. Герхен это чувствовал, а потому уже не единожды задумывался о том, что вся его усталость идет исключительно от этой необходимости. По большому счету, никогда его не пугал недосып, нехватка еды или бдение над больными несколько дней и ночей кряду, легкое истощение организма было столь же привычным, как для всех прочих -  полностью здоровое состояние. Но теперь сил не было.
- А завтра я планирую сходить к травнику. Хотелось бы, чтобы ты пошла со мной, я покажу тебе, что нам нужно сейчас и что может понадобиться позже. Если вдруг что-то случится, тебе нужно суметь сориентироваться, - серьезный посыл этих слов несколько блек на фоне того, что Герхен по-прежнему у пор смотрел в лицо Эбигейл, не рискуя ни моргать, ни уводить в его сторону, откуда снова могло выпрыгнуть голубое пятно. Некоторые вещи до алхимика нужно было доносить осторожно и постепенно.

Видимо, одиночество девушке было не мило, ибо почти сразу после слов Левифрона она спохватилась и пошла надевать на босые ноги обувь. На мгновение сменившееся выражение ее лица алхимик не заметил, пусть даже и смотрел на Эбигейл в упор. Вот уж воистину волшебное свойство не замечать проявлений человеческих чувств и эмоций, присущее только затворникам и тем страстным соискателем, для которых не существует ничего более важного, нежели предмет их интереса. Именно из-за него такие простые и банальные вещи ставили мужчину в тупик, вызывая отчаянные мыслительные процессы над возможностью двойного дна у происходящего, а куда более значительная плоскость человеческих взаимоотношений не просто игнорировалась – с презрительным видом и осознанно отбрасывалась в сторону, как ненужное хламье. Будь Герхен добрым и понимающим, но бы не вывалил правду об Альвэри на обозрения Бэя, махнув рукой и на ситуацию, и на психологическую подготовку молодого папаши. Будь он добрым и понимающим, положение Альвэри, каким бы раздражающим оно ни было, не вызывало бы агрессии и желания чего-нибудь немедленно разбить при малейшем признаке снисходительной мины на лице лоддроу или ее пассивно-агрессивного вида подтипа «я принцесса, пошли вон, холопы». Будь он добрым и понимающим, то лежал бы сейчас в могилке и наслаждался вечным покоем от людей-идиотов и всяких прочих. Или блуждал неприкаянным духом по Изнанке за всех истерзанных животных, разумных пациентов и случайных попутных жертв – но, опять же, без людей-идиотов вокруг. Как ни крути, но раз все перечисленное так и не случилось, то Филин добрым и понимающим не был. Как и внимательным, чувствительным и вообще хоть сколько-нибудь похожим на нормального человека, знакомого с базовыми понятиями манер и такта. Именно поэтому он не смог удержать себя в руках и все с тем же непониманием воззрился на грязные и измятые походные сапоги, в которых рыжая явно прошла не одну сотню метров еще до их скачек по огородам.
«В этом есть какой-то скрытый смысл? Философский подтекст? Художественное начало? Тайное послание только самым понимающим? Может, это условный сигнал? Может, мне стоит вывернуть свитер наизнанку?»
Впрочем, алхимика подотпустило, когда девушка поднялась с кровати, предстала во всей своей кочевой и безобувной красе и пояснила свой нестандартный выбор гардероба.
- Надеюсь, к тому времени будет готова моя одежда, иначе я вряд ли смогу покинуть постоялый двор.
Шестеренки в голове у Левифрона сбавили темп, а сам алхимик даже смог понимающе покивать. Девушке просто было надеть, поэтому она вырядилась так, как могут себе позволить одеться только морозоустойчивые местные жительницы без чувства прекрасного. Удивительно, ведь Герхен посылал ее за одеждой, что же мешало ей предусмотреть необходимость стирки и избежать подобных неловких ситуаций? Да и деньги она не вернула, стало быть, в средствах себя не сдерживала. Чем больше мужчина об этом думал, тем больше у него появлялось вопросов, на которые, увы, было не так-то просто найти ответы, если не спрашивать о природе волнующего его феномена вслух и в лицо. Но рыжая уже выпроваживала его в коридор, закрывая за собой дверь на ключ, а там на их пути возникла лестница, за ней – обеденный зал, и вот уже его внимание привлекают иными вопросами, да вот только загадка голубого пятна так и не идет из головы.
- У тебя появились какие-то идеи, как вернуть память Аль?
Герхен пришел к выводу, что лучшая тактика – не провоцировать свой пытливый разум и не концентрировать внимание на беспокоящем объекте. В этой части постоялого двора было куда больше вещей, куда можно было перевести взгляд, чем в крошечной комнате.
- Есть задумки. Ее амнезия вызвана не физиологическими причинами, стало быть, надо просто обойти тот блок, который ставит ее психика. Такое бывает из-за сильных переживаний или болевого шока, когда сознание старается отгородиться от тела. Конечно, у этого тоже есть разные стадии запущенности и сложности, что может сказаться на действенности лечения, но…
Когда он говорил на знакомые и любимые темы, разум сам собой собирался из разрозненного хаотичного роя и становился на проторенную колею, а алхимик чувствовал себя куда увереннее. Но в этот раз его монолог прервала подошедшая разносчица, чем заслужила до крайности укоризненный взгляд от Герхена, которым далеко не каждый преподаватель может похвастать. Больше всего на свете Левифрона раздражало, когда его перебивали.
- Добрый день. Чего желаете? Могу посоветовать вам мясной пирог с картофелем. Только из печи достали.
- Давайте, - а вот рыжая так и сверкала ответным дружелюбием, тут же озарившись ответной улыбкой в адрес лоддроу.
- Что из напитков? Знаете, иноземцы у нас частенько заказывают подогретое вино с пряностями. Все жалуются на наши холода.
- Чай, наверное. Хочешь что-нибудь в чайник добавить?
Одновременно с Эбигейл на Левифрона воззрилась и разносчица, тоже интересуясь, чем бы ему хотелось отобедать. Филин все еще смотрел волком, но все же сумел относительно вежливо попросить молока с медом и маслом и уверить девушку, что пирога им на двоих хватит за глаза. Только лоддроу удалилась прочь, как он продолжил точно тем же тоном, с которым говорил до вторжения. Будто и не прерывался.
- Как я уже сказал, все дело в психологическом блоке, который нужно преодолеть. Когда я думал о том, что нам нужно у травника для меня, я пришел к фундаментальной идее касательно того, что у лоддроу есть дар предвиденья. Если ввести ее в транс, усилить рефлексы, быть может, даже добавить немного галлюциногенов, ее разум сам справится с тем, что наворотил. Правда, это с тем же успехом может не помочь, а ее психика сломается окончательно, что превратит ее в нестабильную истеричку с суицидальными наклонностями, но она, прямо скажем, и так подобным порой страдает, хуже не будет. Другое дело, что все это непросто, мне нужно оборудование, требуется провести сложные расчеты, все выверить, подсчитать и проверить. А еще хорошо бы получить мои записи… Их, конечно, не достать уже, но все-таки. Хотя они, наверное, сожгли уже все…
Все, что не сжег он сам. Смрад, стоявший в лаборатории в ту ночь, до сих пор ясно ощущался на языке и в носу, стоило только вспомнить цвет той дымки, удушливую вонь горелой бумаги и органики, то, как кружилась голова, как разрывало череп от боли. Знал бы – забрал бы хоть часть записей с собой, прихватил бы сумку, напихал бы пергаментов и свитков в сапоги и штаны. Обидно.
Рыжей принесли чай, а алхимику – молоко. Не любил он, когда в него добавляли масло, но это было самое быстрое и доступное, чем можно было побороть кашель. Попивая его потихоньку, Герхен нет-нет да и спотыкался взглядом о девушку и ее странную одежку.
«В крепости платья никто не носил».

- Тейар, - проворчала Эбигейл, когда обнаружила, что чай – кто бы мог подумать! – горячий. Герхен только усмехнулся, попивая свое молоко. Честно говоря, он тоже ожидал, что у лоддроу будет несколько своеобразное представление о теплоте еды и питья, раз уж им снега были милее всего на свете, но нет, снежные эльфы не подвели и наглядно продемонстрировали, что «горячее» носит для них тот же смысл, что и для всех остальных существ. По крайней мере, гостям постоялого двора на иное жаловаться не приходилось. А уж если сами лоддроу там одной подтаявшей водой с сосулек живы – это уже их дело.
– У меня тут одна идея, да только вот она абсолютно глупая, опасная, да и если ты считаешь, что все пропало, то зря я вообще об этом заговорила.
Дальше она говорить не стала, умолкла, лишь пальцами по столу забарабанила, будто сомневаясь, а стоит ли вообще продолжать. Герхен поставил кружку на стол и обхватил ее ладонями, грея их, пока молоко остывает. С таким же лицом Альвэри всегда выдавала очередную свою идею, только у той все же ослиного упрямства было побольше. Левифрон был уверен, что знает, о чем пойдет речь. Он делал все возможное, чтобы напрашивающаяся улыбка не проступила наружу.
«Мы могли бы вернуться и забрать твои вещи»
- … Но что если бы ты использовал руну телепортации, перенесся в свою комнату, взял то что тебе нужно и вернулся бы обратно?
Как же ожидаемо! Зря он все-таки это упомянул. Его ведь окружали ребята отчаянные, они и правда могли натворить таких дел, а то и вовсе наведаться в Налию без его ведома, чтобы хоть немного порадовать потерявшегося в собственной жизни алхимика, вынеся ему в мешке часть лаборатории прямиком из телепорта. Но то ли у Филина на лице было написано, сколь несерьезно он отнесся к такому предложению, то ли у самой Эбигейл здравый смысл был куда сильнее эмоциональных порывов, пусть она это и отрицала прошлой ночью, но почти сразу же девушка сама отклонила выдвинутое предложение.
Без Герхен хоть чуть-чуть более импульсивным, он бы согласился рискнуть без промедлений, но сейчас мысль о возвращении в родные пенаты вызывала только еще более сильную усталость и какое-то давящее чувство в груди. У них и правда была кое-какая защита от магического проникновения, но при должной подготовке и расчёте алхимик смог бы ее обойти, ибо провел в крепости двадцать семь долгих лет, за которые выучил едва ли не каждый тамошний камушек. Беда была в другом - Левифрон не был уверен, что ему так уж захочется ступать в обратный телепорт. Во-первых, это все же был дом. Что бы ни случилось, как бы ни повернулись события, ни Мандарн, ни обещанной Альвэри укрытие в Хартаде никогда не смогло бы заменить Филину крепость на Ледяном поясе. Кто знает, на какие глупые поступки могло бы его толкнуть желание остаться там и вернуть все на круги своя? Во-вторых, на совершенно другие глупые поступки могли подтолкнуть не самые приятные воспоминания, которые, увы, контролю не поддавались. Герхен еще не забыл, кто давал отмашку палачу, кто дергал за рычаг, а кто просто смотрел и ничего не сделал, чтобы остановить показательную казнь мернотовца, который скорее сам бы убился, чем кого-то хоть пальцем тронул. Напротив, лица всех этих людей так четко и ясно стояли в памяти, что можно было хоть сейчас набросать исключительно точные портреты. Кто может гарантировать, что Филин не сорвется? Он сам не мог. Как ни крути, а сейчас явно было не время для подобных вылазок, слишком свежи впечатления. Хотя вернуться хотелось сильно.
Им принесли заказанный пирог и салат для рыжей, и пока та накалывала на вилку помидор, алхимик отрезал себе щедрый кусок, пар от которого тут же обдал его ароматом мяса и картошки. От подобных соблазнов пробудился спящий мертвым сном аппетит, даже живот скрутило в голодном спазме. Все внимание мужчины настолько резко переметнулось на ароматную снедь, что тот даже не обратил внимание, как Эбигейл заметила странности его поведения.
- В прошлый раз, когда ты смотрел на меня подобным образом, ты чуть не… Даже не знаю, что ты тогда на кухне мог со мной сделать, и не хочу знать. Количество ипостасей я исчерпала, а потому удивлять тебя мне больше нечем. Поэтому хотелось бы знать, что происходит и начинать ли мне искать печь, которую надо будет разжечь?
Герхену, только положившему в рот первый кусочек пирога, пришлось оторвать взгляд от тарелки и перевести его прямиком на рыжую, которую он так старательно избегал. Она не суетилась и не отводила глаз, напротив, глядела в упор, стало быть, спрашивала серьезно.
- Я в порядке, - осторожно ответил алхимик, проглатывая кусок. Он не подумал, что мог спровоцировать ее проявить осторожность. Не подумал, до какой же степени подозрительно может выглядеть любое отклонение его поведения. Что-то и в нем самом заставило насторожиться, дабы не довести ситуацию до чего-то печального. – Меня просто удивило, что из всех возможных вещей ты носишь с собой платье. Почему не лопату, не бинты, не зимнюю заячью шапку? А еще удивляет, что именно в него ты нарядилась вместо нормальной походной и теплой одежды, которая пришлась бы куда более кстати и на которую я давал тебе денег. А еще я в целом не ожидал, что ты носишь платья.
Почему-то последнее предложение вызвало укол некой неловкости, будто Левифрон подсознательно понимал, какую же глупость выдал. Но что поделать, если Эби не произвела в свое время впечатление этакой леди с веерами и каскадными прическами, и теперь это мешало видеть ее в каком-то ином свете?

- Всего-то? – и девушка рассмеялась, покачав головой. Ощущение собственной непроходимой глупости только усилилось, но Левифрон стойко держал маску серьезного человека, терпеливо дожидаясь, пока Эбигейл найдется с ответом. - Ну начнем с того, что в походы никакие я не собиралась и вообще жила там, где весна и вот-вот настанет лето. Потому и не думала ни о какой теплой одежде, лопатах и бинтах. Для моих профессиональных травм и мази хватает.
«Но ты пошла с Альвэри. По твоим собственным словам, она тебя предупреждала, что предстоит отнюдь не легкая и приятная летняя прогулка. Любой здравомыслящий человек положил бы в сумку то, что теоретически может пригодиться на сложном и опасном мероприятии с перспективой дальнего перехода. Ты же положила платье. Ну и где тут смысл?» - не унимался Герхен в своих мыслях. Он все еще не свыкся с тем, что порой люди не руководствуются логикой и здравомыслием, а просто слепо следуют зову шила в известном месте, ибо для него самого подобная несобранность казалась верхом бестолковости. Если его ловчие звали с сбой за пределы крепости, он не думал над тем, брать ли с собой полный набор хирургических инструментов, заготовки для зелий и побольше сырых ингредиентов для возможной импровизации на месте. Если его звали с уточнением «будет опасно», выходил отряд подготовленным заранее и только с дозволения самого Филина. Никому не требовался детальный план вылазки и предполагаемое количество и описание тварей, ради которых придется обнажать меч. 
- И это приятно парой выбраться из всех этих штанов, да рубашек, забыть, что я еще и Гейл, и просто побыть Эби в платье. Мышление-то у меня всегда женским остается. Я и так провожу большую часть времени, как ты выразился, в нормальной походной одежде.
«Но почему ее нужно менять на платье именно сейчас, а не во время похода на рынок в родном городе перед дружным семейным завтраком?»
- Ну а про деньги… Просто потратить их на тебя было необходимостью, а на себя – блажь. Я же не знала, что Аль богата, да и сейчас как-то не совсем уютно жить за ее счет. Но раз уж я пошла с ней, то, наверное, должно же что-то мне перепасть?
На этом доводе возмущение Герхена захлебнулось, ибо он в определенной мере имел весьма существенные основания. Левифрон угрызений совести по поводу эксплуатации кошелька Альвэри не испытывал, потому что прекрасно представлял себе цену своего труда и своей шкуры, но мог предположить, что некоторым людям взять чужое без существенной заслуги может быть тяжело. Это не оправдывало Эбигейл в том, что она с удивительной наивностью и инфантильностью отнеслась к приключению, которое заварили Аль и Бэй, но немного реабилитировало ее. Хоть у чего-то было нормальное объяснение. Другое дело, что неплохой аргумент рыжая почти сразу убила козырной фразой.
- Да и если уж быть честной до конца, то я не думала, что здесь так холодно. Когда ждешь лета, очень сложно вновь утепляться.
И тут Левифрон не сдержался и просто закрыл лицо ладонями. В таких ситуациях хотелось и смеяться, и плакать одновременно, а еще в очередной раз утверждаться в мысли, что брать себе учеников – затея опасная. Для нервов. Но он уже одну взял, пусть и не совсем полноценно и официально, а потому следовало как-то держать себя в руках и учиться воспринимать такие случаи спокойно. Да, не все учат географию. Да, шило порой сильнее логики. А ты, Герхен, мог бы и сказать, что в Мандране никогда не тает снег, а температура не поднимается выше нуля, трижды, громко, а потом попросить повторить. Давно возился с Ракшасой? Сколько раз ей повторял, пока слова не прекращали вылетать из другого уха? Может, не зря Эбигейл тоже рыжая, а Филин в порыве помрачнения рассудка принял ее за бывшую ученицу. Чутье уже знало, чем все обернется. Интуиция уже тогда била в набат.
- Можешь не волноваться, платье у меня с собой одно, а завтра вернут остальное.
- Слава Ильтару, - выдал сквозь сомкнутые ладони алхимик.
На самом деле этот исключительно глупый диалог имел под собой куда более вескую причину. Не волновало Левифрона платье само по себе, хотя осознание, что рыжая тоже девушка, сыграло свою роль. Левифрону был интересен ход ее мышления, то, чем она руководствовалась, принимая те или иные решения, делая определенные поступки. Он знал, чего ожидать от Альвэри или Бэя, но Эбигейл была человеком новым, и раз уж им предстояло некоторое время провести вместе, небольшое исследование было вполне резонно. Еще бы не было это так сложно…
Вновь собравшись и ощутив, что он способен смотреть на рыжую без упреков и непонимания, Герхен убрал руки и вернулся к пирогу. Девушка отрешенно разглядывала народ вокруг, будто ее и не смутила реакция мужчины на ее ответ, а Филин не хотел продолжать тему, так что у него была возможность спокойно съесть весь кусок к тому моменту, как она снова проявила к нему интерес.
- Ты правда думал, что Бэя можно излечить? Мне всегда казалось, что это необратимо.
- Нет, не думал. И сказал об этом Альвэри сразу же, как она выдала мне свою грандиозную идею, - Левифрон остановился, чтобы запить пирог молоком, а после продолжил. – Я тоже склоняюсь к тому, что средств для его «исцеления» не существует. Ведь нельзя из тебя, скажем, убрать мужчину, вампиров перевести на томатный сок, а оборотней излечить от проклятья второй ипостаси. Как и меня нельзя превратить обратно в человека. Никто точно не знает, почему и как появляются иштэ, но я полагаю, что в целом процесс схож с возникновением шадосов. Только тут воля не темная, а более созидательная, ибо иштэ - это грешники, которые заслужили второй шанс. Самый верный способ не пасть жертвой такого проклятья – не грешить при жизни. Но уж если довелось оступиться до такой степени, что кто-то тебя после смерти осудил, то поздно плакать кому-то в жилетку и жаловаться на это.
Герхен был почти уверен, что Бэй прекрасно все это понимал. Еще с первой их встречи бросалось в глаза, что проклятый не горел желанием участвовать во всей этой авантюре, а скепсиса в нем было в разы больше, чем в алхимике и сопровождавшем их наемнике вместе взятых. Потому что этим двоим за их действия хотя бы платили, а вот иштэ мог только созерцать бессмысленность попыток и травить себе душу еще больше. Альвэри же этого не понимала и понимать отказывалась.
- Но ей было все равно на невозможность, честно говоря. Она потребовала у меня хотя бы попытаться совершить чудо, но при этом не ставила условием обязательный результат. От меня требовалось просто делать хоть что-то. Мне бы стоило встать и уйти, сейчас я это понимаю, но уже тогда я был не в самом лучшем положении, у меня не было особого выбора. Я согласился, нашел для нее самые невообразимые способы решения проблемы, скорее сказочные, чем реалистичные. И знаешь, что? Мы действительно отправились их пробовать.
Череда безумных событий. Они тоже помнились, будто случились вчера, как и лица людей у эшафота. Плохое удивительно четко отпечатывалось в памяти, и оно щедро сдабривалось непониманием. Почему он тогда не остановил их всех? Почему не встал и не ушел, что завернуло бы идею лоддроу? Столько много вопросов, а ответов нет, потому что даже собственные поступки Герхен иногда был не в силах объяснить.
- Но это долгая история.

Пирог был очень вкусный, даже при отсутствии явного голода руки сами тянулись ко второму куску, аккуратно отрезая его и кладя на тарелку. Левифрону хватило и одного, но некий странный инстинкт толкал съесть все, что лежало перед ним, а потом уже разбираться, не многовато ли было для одного человека. Так и уходило напряжение: сначала тело понимало, что пока что опасностей нет, а потому стоит запастись и оправить, пока есть такая возможность, а потом уже приходило расслабление и покой. Герхен был почти уверен, что очень пожалеет о своем неуемном аппетите, но сейчас логика голодного беженца пересилила. Лучше наесться, чем потом жалеть, когда пироги останутся только в мечтах.
- Я бы могла сказать, что никуда не спешу, но тут уж сам решай, что рассказывать, а что нет.
Казалось бы, она и анафэрисом с ним поделилась, и в платье перед ним прогулялась, и трапезу они уже в который раз делят, а вот честно выдать свое любопытство у рыжей духу так и не хватало. Все пряталась за какой-то вежливостью, мол, сам решай, как тебе удобней будет, я не настаиваю, да и вообще мне совсем не интересно, я просто поддерживаю разговор, потому что меня хорошо воспитали. Будто бы Левифрон не видел, как внимательно Эбигейл слушала и даже ни разу его не перебила, что в понимании алхимика и было реальным проявлением уважения и хороших манер. Да и знал он, как реагируют люди, если интереса к происходящему у них нет: покивают вяло, издадут пару звуков для приличия, а на глазах все та же пелена безразличия и скуки. Можно заметить, как она спадает, если переспросить собеседника, о чем шла речь, он сразу встрепенется, очнется от своей неги и сообразит, что поступил не лучшим образом. Но эгоизм все равно не позволит признаться. Так вот, рыжая так себя не повела. Есть люди, которым нравятся истории, а есть те, кто любит говорить без умолку, читать морали и нотации. Видимо, они друг друга нашли, потому что напускная вежливость рыжей дала трещину очень быстро.
– Ты что и правда решил меня покинуть и отдать в лапы скуки?
А вот в этом уже была провокация, и она больше подходила той девице, которая пыталась бунтовать, куря анафэрис и употребляя всякие сомнительные порошки. По какой-то причине проследить линию поведения Эбигейл было невероятно сложно, но в определенные моменты она становилась настолько предсказуемой, что промахнуться с догадкой было невозможно. Может, нарочно так делала, чтобы у необщительного и замкнутого алхимика был хоть какой-то шанс? Впрочем, откуда ей было знать, насколько страдала у Герхена социализация, не она же с ним в лаборатории за книгами и с животными сидела неделями. Не ей же в итоге подарили тэкку, чтобы совсем не одичала в четырех стенах.
- Это было бы не очень по-рыцарски, да? – усмехнулся Филин, допивая остатки молока и высматривая официантку, чтобы заказать что-нибудь еще к пирогу. Лоддроу заметила его интерес, но пока подойти не могла, ибо убирала посуду с другого стола. – Я бы, наверное, мог тебе рассказать, раз уж тебя все равно втянули. В конце концов, ты ведь видела… я имею в виду, участвовала в том, что творилось у Налии… Так что справедливо было бы объяснить, что происходит.
Девушка каким-то хитрым способом водрузила все тарелки и кружки себе на руку и на бедро, после чего быстрым шагом удалилась на кухню, попутно кивая Герхену, давая понять, что вот-вот подойдет и к ним.
- Но я не думаю, что мне стоит рассказывать о таких вещах здесь, - Левифрон резко понизил тон, перешел почти на шепот. – За историю о шадосах, убийствах, экспериментах с Изнанкой и потенциальной трансмутации, которой все могло закончится, убеди я Альвэри, что сказками дело не решишь, нас быстро отдадут нужным людям. Не просто так в тавернах всегда можно узнать все последние слухи. Эти девицы с подносами не будут такими милыми и приятными, когда услышат что-то не то из уст посетителей. Никому не нужны проблемы со стражей или Инквизицией.
Лоддроу, бодренько шагающая к их столу, и правда улыбалась, а после попросила ее простить за ожидание. И не скажешь, что опасная хоть сколько-нибудь, что может причинить вред или подло сдать блюстителям порядка. Только Герхен уже видел лица тех, кто внезапно обнаруживал перед собой шадоса, а потому не питал никаких иллюзий на счет совести и милосердия окружающих. Мизантропия обросла настороженностью.
- Вина, о котором вы говорили ранее, пожалуйста. И специй побольше, для моего здоровья в самый раз будет.

Как дитя, ей-богу. Он рассказал ей о всяких ужасах, ждущих того, кто осмелится коснуться запретных тем, об опасности знания о них самого по себе, о возможных последствиях, не оставлявших и надежды на благоприятный исход, а она не только не испугалась, но, кажется, только сильнее разгорелась интересом. Эбигейл подалась вперед, а лицо ее выражало такое искреннее любопытство, что Левифрон даже поверил, что она и правда ловит каждое его слово с жадностью, присущей любому обладателю пытливого ума и авантюрного склада характера. Снова эта поразительная перемена между тихой мышкой и искательницей приключений. Будто у рыжей было вовсе не две личины, а гораздо больше.
- Ну если не здесь говорить, то можем забрать остатки пирога и подняться наверх. Обещаю, что как-только тебя сморит еда и вино, то задерживать уже не буду, ну или сама уйду.
Что-то подсказывало Герхену, что особого выбора у него не было. Хотелось отдохнуть, но, возможно, было даже и к лучшему, что Эбигейл сама вызвалась стать слушателем, да еще и так навязчиво, не оставляя никаких возможностей для отказа. Сколько можно было держать все в себе? Некоторые воспоминания и знания отравляли, делая возможность излечения невозможной по умолчанию. Чем глубже их хоронишь, тем разрушительной их возвращение. Может, стоит поступить наоборот, просто выставить их на всеобщее обозрение и суд, чтобы они сами испугались собственного уродства и выцвели в его памяти, не оставив и следа от своего ядовитого влияния на его разум и тело?
«А если она сбежит? Или наоборот, дождется, пока усну, и всадит в горло нож от пирога?»
Эта мысль немного отрезвила радужные мысли о предстоящем рассказе. Когда он честно поведал о содеянном в прошлый раз, его казнили. А ведь тогда он раскрыл лишь часть этой истории, только то, что касалось непосредственно Мернота. Люди, которые не прошли это все вместе с Герхеном, судили о событиях совершенно иначе, воспринимая все в штыки и отрицая любое оправдание деяниям алхимика, лоддроу и иштэ. По правде говоря, оправдания им и не было, но таковы были обстоятельства того времени, против которых они не могли пойти. Эбигейл же с ними тоже не было, вряд ли она вообще когда-либо становилась свидетельницей чего-то подобного, потому и ее критический настрой можно было предугадать легко. А уж какова будет его степень – вопрос наиболее интересный.
- Надеюсь, ты понимаешь, чего добиваешься. Будет печально, если ты ожидаешь сказку, а получишь нечто совсем другое. И если из-за этого сделаешь что-то не то.
«Если вдруг что, шадосу ведь не так просто навредить. Наверное. Я полагаю».
Обостренное чувство осторожности правило бал. Левифон его не замечал, но если бы задумался хоть на секунду, то увидел бы, сколь разительно поменялось его видение собственной сохранности. Опасность, исходившая от других людей, больше не игнорировалась, напротив, выступала на передний план. Раньше алхимик и не подумал бы о том, что кто-то за его слова может сделать ему что-то дурное. Сейчас же он прикидывал, далеко ли падать из окна его комнаты, если потребуется бежать. И сколь горячим может быть пламя мага огня.
Девушка-лоддроу принесла вино и чайник, Герхен попросил ее договориться на кухне о кормежке для Клейма. Когда она ушла, алхимик передвинул нож с края тарелки к центру, подхватил блюдо с пирогом, а во вторую руку взял вино.
- Возьми остальное.
Дождавшись Эбигейл, Левифрон двинулся к лестнице. Поднявшись и наверх и подойдя к двери своей комнаты, он отпустил кружку с вином, дабы достать ключ и отпереть замок. Кружка так и повисла в воздухе, пока Герхен снова не взял ее после того, как дверь отворилась. Прошествовав к небольшому столу, с трудом претендовавшим на звание «письменный», алхимик поставил на него пирог и вино. Жестом пригласив рыжую присесть, сам он отодвинул себе стул, на который и опустился, положив ключ от комнаты обратно в карман. Дверь затворилась сама.
- Мернот – это название гильдии, а Налия – имя крепости. Не столь многие увлекаются историей и географией, чтобы когда-либо слышать и читать о древнем имени замка, так что ничего удивительного, что ты не знаешь. В конце концов, большинство вообще считает, что мы дикие варвары и живем в пещерах, как звери или монстры.

- Ну вряд ли в пещерах, раз уж у вас целый замок есть, - возразила Эбигейл на его самокритичное заявление. Левифрон только усмехнулся.
- Ну и знала ты до этого приключения о том, что мы живем в замке?
Хотел бы алхимик, чтобы ребята познакомились с Налией при иных обстоятельствах. Он искреннее гордился достижениями многих поколений мернотовцев, в рядах которых состояли все его предки с незапамятных времен, гордился крепостью, которую гильдия не только сохранила, но и поддерживала в таком состоянии, что местные аристократы, не раз посягавшие на якобы ничейный клочок земли, раз за разом обламывали о ее оборону зубы. Едва ли Эбигейл могла заметить величие стен замка, того масштаба и незыблемости, которые демонстрировала крепость. Где там разглядишь красоты уникального места в такую бурю, когда нужно бежать и кого-то спасать, попутно оберегая собственную шкуру от шальной стрелы или летящего наискось меча в чьей-то могучей руке.
«Может, еще доведется показать им ее в другом свете?»
В конце концов, шадосы могли жить вечно, если не лезли на рожон. Однажды он вернется домой, когда время расставит все по своим местам и сгладит острые углы. Или когда тоска сожмет в своей хватке до такой степени, что уже и не до мести и обид будет.
– А долго ты учился телекинезу? Этому вообще учатся или это что-то врожденное? – спросила девушка, усевшись на кровати и поправив платье. Герхен взял в руки кружку с вином. Несколько демонстративно, чтобы рыжая смогла все рассмотреть, чайник сам взмыл в воздух в такой манере, будто кто-то невидимый его осторожно поднял, и тонкой струйкой принялся наливать Эбигейл чай.
- Это такая же магия, как и твоя огненная. Если ты с ней не родилась, то уже не судьба. Учился с тех самых пор, как он проявился, лет с семнадцати, если я правильно помню. Когда тебе нужно одновременно делать записи, мешать варево в котле и проводить дистилляцию раствора, лишняя пара рук приходится весьма кстати. Так и осваивал. Все равно что учиться писать: сначала выходят какие-то каракули с завитушками, а перо постоянно выпадает из пальцев, потом появляется какая-то осознанность, а в последнюю очередь уходят и ошибки. Самым сложным было понять, что на объект влияет не только моя магия, но и внешние явления, а также его собственные свойства. Как только я это осознал, большая часть сложностей ушла.
Леивфрон отпил уже существенно остывшего вина. Чашка с чаем поплыла к Эбигейл. По рассказу казалось, что магия далась ему относительно легко, но на деле сам Герхен ставил на то, что существенную поддержку оказало его образование. Простому жителю Фатарии, не знакомому с науками, было бы тяжело понять принцип приложения силы или инерцию, а Левифрону стоило всего лишь порассуждать, чтобы сделать вывод и научиться преодолевать появившуюся трудность. В том и был главный плюс его пожизненного затворничества – у Филина было достаточно времени, чтобы отточить свои навыки как во врачевании, так и в магии с алхимией почти до совершенства.
- У меня в целом было не самое захватывающее юношество. В Мерноте царит один простой принцип – в авангард попадает только сильнейший.  Я был ребенком болезненным, путь в герои мне был заказан, в отличие от моей сестры, которая добилась ощутимого успеха на поприще охоты на монстров. Отсеявшись, пришлось искать себя в чем-то другом. Очень быстро обнаружилось, что те, кто может засунуть кишки обратно в брюшную полость, нужны гильдии даже больше, чем те, кто эти самые кишки может выпустить чудовищу. Как алхимик, я специализировался на животных, проводил трансмутации, улучшал существующие виды для получения чего-то нового. Я не собирался заниматься трансмутацией человека, пока мне прямо не предложили сделать этот шаг. Мне было поручена трансмутация новенькой девочки в ллайто или синори, и я провел все безупречно… Но что-то все равно пошло не так.
До этого рассказ лился очень легко и просто, но когда дело подошло к одному из ключевых событий, горло будто сдавили. Слова не шли, хотя Герхен все равно продолжал говорить. На рыжую он не смотрел, взгляд его был направлен в пол, будто половицы могли ему подсказать, как справиться с дурными воспоминаниями.
- Из нее получилась синори, совершенный маг. За исключением того, что контроль над своей магией она потеряла при транмсутации. Резерв изливался из нее из-за любого изменения в обстановке или скачков настроения, а поскольку ей досталась изначально опасная способность ускорять или замедлять частицы, в первую же очередь она, испугавшись ассистентов, разнесла мою лабораторию. Разумеется, никому в гильдии такой провал не мог понравиться, и меня поставили перед фактом, что я должен все исправить. А я не знал, как. Я не знал, умолчала ли эта девочка о чем-то, что могло повлиять на результат, или же я сделал что-то не то. И пока я колебался, паниковал и сокрушался, что разрушил ей жизнь, она убедила меня вывезти ее и крепости. Отличное решение, как показалось мне тогда. Мы своровали припасов, вынесли часть ингредиентов, а на прощание она взорвала кузницу, чтобы никто не заметил открывающихся ворот. Я даже не обернулся, Эбигейл. Мальчишка-подмастерье горел заживо, людей погребло под завалами в этой пылающей геенне, а я даже не обернулся. Она сказала мне, что все будет хорошо.
Именно это он не смог бы простить себе никогда. Во всем прочем был виноват кто-либо еще, а то и просто обстоятельства сыграли свою роковую роль, где-то вина почти полностью лежала на Альвэри, но за искалеченного кузнеца и его погибшего ученика отвечал только он.
- Она сбежала от меня в Вильдане, когда добилась своего и оказалась далеко от гильдии. До меня дошло не сразу, я искал ее целый день, пока не выдохся к вечеру. Денег у меня не было даже на еду, что говорить об обратной дороге домой. Я тогда еще не понимал, что мы с ней сделали. Вот так на улице и встретил Альвэри, Клейм пытался украсть у нее булки, которые она только купила. Но как только все прояснилось, она не только не стала их у меня забирать, но и предложила работу. Ну а что мне было делать? Я вообще слабо представлял, как быть дальше, и чтобы оттянуть момент решения, согласился спасать проклятую душу иштэ. Альвэри обещала хорошо заплатить, обеспечивала полное содержание во время похода, да еще и позволила провести исследования, которые мне и без этой истории с Бэем были бы весьма интересны. Мернотовцам редко выпадают такие добротные контракты, грешно было не согласиться. Это было мое третье идиотское решение кряду.
Сил сидеть уже больше не было, Герхен отставил вино и поднялся. Подошел к столу, оперся о него ладонями.
- В моем списке спасительных чудес было много вещей, но мы успели опробовать всего три: нуруля, единорога и праэсса. Первые два нам попались почти одновременно по нелепой случайности – на болотах Скорби, куда мы направились, собирали материал для научной работы на тему снятия проклятий студиозусы из Академии с кафедры магии тьмы. К тому моменту мы уже потеряли двоих из отряда, они просто исчезли без следа, оставив вещи и коней, - алхимик залпом допил окончательно остывшее вино. – Студиозусы нашли стадо единорогов, выманили одного и убили. По их сведениям, грива, хвост, кровь и некоторые внутренние органы могли иметь благоприятное действие на проклятия, позволяя снимать даже самые сложные. Ну а уж то, что подобные материалы являются отличными проводниками и усилителями магии – общеизвестный в магических кругах факт. Они решили это проверить и на крови единорога открыли врата в Изнанку. Просто ради интереса. Оттуда вырвался нуруль, напал на одного из них и скрылся в лесу. И хотя нам нужно было просто проверить легенду, что оседлавший нуруля может попросить всего, чего пожелает, мы не могли оставить тварь Изнанки ходить по нашему миру.
Филин повернулся к рыжей.
- Видишь шрам? – он указал на четкий и довольно глубокий след, который шел через челюсть до середины щеки. – Студиозусы оставили на память. Я заставил их открыть врата еще раз, чтобы загнать нуруля обратно. Справедливости ради стоит сказать, что остальные в этом не участвовали, я даже не уверен, что они поддержали это решение. Такая магия очень сложная и энергозатратная, она дорого обходится магу. Между ритуалами прошло менее суток. Я знал, что у этих мальчишек не хватит сил, но за их глупость не должны были платить окрестные крестьяне. Где-то на середине сдал один из адептов, у него вышел резерв, и уже сплетенное заклинание пожрало его жизненную силу, оставив от него лишь иссушенный труп. Второй испугался такой же участи и попытался перевести заклятье на меня, пустив мою кровь ритуальным ножом. Он промахнулся, только челюсть мне рассек, ну а там и обряд завершился. Этому пареньку повезло тогда, конечно, да вот догнала его все равно смерть – с проклятых земель нас выгоняли местные призраки, какой-то гений из нашего отряда посоветовал студиозусу убегать первым, пока мы отвлекаем огонь на себя, да вот только советчик не учел, что призраки не идиоты.
Машинально мужчина потянулся к кружке, но вина в ней уже не было. В том, как он поставил кружку на место, виднелась нервозность.
- Бэй к нам присоединился уже после всего этого. Вопрос резонности всего этого похода уже висел в воздухе, а до меня вместе с болью от этого проклятого пореза постепенно доходило, что происходило. Но как-то так вышло, что мы дали легендам еще один шанс и направились к святилищу праэсса, где, по легендам, таятся такие знания и артефакты, какие и не снились современным магам и ученым. Никого не смутило, что встреча с праэсса означала верную смерть. У нас ведь был план. Согласно нашей задумке, Альвэри и еще один член отряда должны были вынести из святилища все, что смогут, а я, Бэй и наемник, сопровождавший нас, в это время отвлекали духа на себя, не позволяя тому ни в кого вселиться. Знаешь, сколько этот план проработал? Минут семь. А потом призрак взял контроль над наемником. Пришлось прятаться, чтобы выжить, отбиваться, помню, я пытался вырубить его веткой дерева из засады, пока он меня искал. Мне-то сбежать удалось, а вот Бэю – нет, его праэсса догнал. В борьбе Бэй раскроил ему череп. Не думаю, что после такого были шансы выжить, - пауза образовалась сама собой, Левифрон не чувствовал особой скорби по Келу, как по человеку, ибо личностью тот был мерзопакостной, но и сразу продолжить не вышло. На несколько секунд рассказ провис, пока не продолжился вновь. – Мы спаслись тогда, но чудом. Из святилища мне досталось кольцо, хотя это, честно говоря, слишком малая плата за все случившееся. Мы добрались до Вильдана, а там почти без обсуждений разошлись. Может, Альвэри и хотела продолжить биться об эту стену, но я был разбит. Я видел смерть так близко, я помог ей забрать столь многих, что меня парализовало, я больше не мог думать ни о чем, кроме того, что сделал. И в итоге решил, что я хочу ответить за это, какой бы ни была расплата. Я не знаю, как Альвэри смогла через это переступить, да еще и с таким спокойствием, но для меня ничего больше не существовало. Как мог жить я, если ради чьих-то желаний погибли другие?
Круг завершился – алхимик сел обратно на стул. Он все еще не мог находиться в одном положении, казалось, что только движением можно унять нервную дрожь, но и сил больше не было.
- Только я так и не решился рассказать в Мерноте все. Сознался только в том, что случилось до встречи с Альвэри. И, как оказалось, не очень-то хотел той расплаты, к которой стремился. Было очень легко рассуждать о высшей справедливости, пока мне на шею не набросили веревку, а мейстр не подняла руку, отдавая палачу команду приготовиться. И добрым было очень легко быть, пока створки платформы не распахнулись под ногами. Потом остаются только инстинкты и самые потаенные мысли и желания, на очень примитивном уровне. И если они достаточно сильны, тебя выворачивает наизнанку, выставляя их напоказ. Так и рождается шадос. И теперь уже все видят, что Левифрон – отнюдь не добрый и понимающий доктор. Это трус, убийца и мучитель. Ну и дурак по совместительству.