Аннуора вдохнула, собираясь что-то сказать в ответ, но ни единого слова так и не произнесла: в какой-то панике вспорхнула со стула и стремительно вышла из кухни. Видимо, противостоять резкому тону Лео возможным не представлялось, только и оставалось сбежать, как до этого поступал сам Альден. Он тоже не мог достучаться, как бы ни старался. Именно поэтому короткой вспышкой моргнуло некое душевное удовлетворение, ибо только сейчас драконица могла в полной мере осознавать, каково это – разговаривать со стеной, но подобное низкое чувство погасло так же быстро, как и вспыхнуло. В злорадстве не было утешения, не было решения. Зачем ему была чужая боль, если своя от этого не уляжется?
От аппетита не осталось и следа, накатила былая дурнота, организм не позволял даже силой доедать пирог. Лео отложил вилку и отодвинул от себя тарелку, чтобы запах не дразнил. Звякнул колокольчик – Аннуора ушла из аптеки, куда именно – только одной ей было ведомо. Инквизитор устало провел ладонью по лицу, подпер голову локтем, поглядел на пирог. Теперь ничто не водило пальцем по нервам, наигранность ситуации испарилась, а искатель в который раз понял, что мало было просто решить жить дальше, попросить прощения и нацепить улыбку. Мало было убраться, мало было приготовить обед. Этого всего никогда не было, и теперь, когда в дом пришла беда, подобные потуги выглядели до обидного наигранными. Зря он попросил ее похлопотать у печи. Это не помогло отвлечься, это только вскрыло рану. Сам же заставил себя посмотреть на то, чего никогда у него не было и никогда не будет. Потому и встал пирог колом в горле в итоге, потому и накатили лавиной дурные мысли, испортив старательно созданную Аннуорой идиллическую картинку. Все как всегда: прекрасная и искусная вуаль массового самообмана, а за ней – ничего.
Инквизитор встал, подошел к окну. Оно выходило на задний двор, в сад, где Фрида держала небольшой огородик и палисадник с травами, а Лео высадил вишню. Девушка сидела под деревом и смотрела в пустоту. Альден задержался у окна, но драконица так и не отвела взгляда от какой-то невидимой точки пространства и, кажется, даже ни разу не моргнула. Наверное, страдала по тому Лео, который сделал ей предложение спустя две встречи, высадил вишню как символ чего-то прекрасного и вечного, ждал, довольствуясь малым и не требуя ничего больше. Инквизитор смотрел на нее и все четче понимал, какую же страшную ошибку совершил, когда поддался тому порыву и сделал ей предложение. Можно ли ее вообще судить? Еще совсем маленькая по меркам драконов, она ожидала совсем другого, ее пугала вся серьезность реальных отношений, которые были отнюдь не такими легкими, как беспечный полет над облаками без каких-либо обязательств друг перед другом. Ей бы остаться в том конфетно-букетном, которого у них толком не было, чтобы каждая встреча будто первая, с замиранием сердца и томным ожиданием, чтобы никаких клятв, а приходилось гадать, сколь же настоящее то «люблю», чтобы испытывать его и с упоением ждать, что же случится завтра. И это могло длиться сколь угодно долго: год, пять лет, двадцать. Жизнь драконов невероятно долгая, они могли позволить себе смаковать те события, которые выпадали на их долю. Они имели право.
Горе же тому человеку, которому придется просидеть под куполом этой неспешности и царственной снисходительности, как красивая бабочка или зверек. Ценность их была мала, да и то существовала лишь до тех пор, пока их скоротечная жизнь не обрывалась.
Самая большая ошибка в его жизни и, судя по всему, последняя.
- Я не хочу быть твоим развлечением, не хочу, чтобы моей жизнью так воспользовались. Слышишь? – надрывно прошептал Альден, опираясь рукой об оконную раму. Конечно, Аннуора не могла его услышать, она и не увидела бы его при всем желании, ибо стоял он в стороне, в тени, на которую периодически наплывала колыхаемая ветерком кружевная шторка. Не ее поведение и слова раздражали Альдена. Его выводило из себя все то же, что некогда портило жизнь в детстве и юности: что кто-то пытался решить все за него, выдать норму того, чем он должен был довольствоваться, и после попросить закрыть рот и не выказывать никаких претензий. Ему было просто себя жалко, он ведь был живым, а не инструментом для претворения чужих жизней в сплошные радость и счастье. И он не мог убивать каждого, кто пытался подобное сотворить, как некогда отца. Будь иначе, Хьервину пришлось бы спать с мечом под матрасом. Где-то должно было быть решение, но оно казалось таким недосягаемым, что Лео даже не рисковал надеяться, что однажды сможет его достичь.
Удивительно, что в кухню так никто и не зашел, никто не спешил высказать свое авторитетное мнение по данному вопросу, хотя все прекрасно видели и слышали, что альденовская утопия трещала по швам. И ладно Фрида с Шумом, которые попросту устали во все это вмешиваться и советовать очевидные вещи, которым никто никогда не следовал, и молчаливый Галахад, которому вообще до человеческих дрязг дела не было, но из-за печи не вылез даже Эль, пренебрежительно улыбаясь. Неудивительно, ведь Лео с Анн своими спорами портили жизнь окружающим, которые не подписывались на ставку постоянных семейных психологов. Особенно Фрида, которая жила своей жизнью и в своем доме имела право не слышать и не видеть истерик жильцов. Странно, что она по-прежнему молчала. Видимо, слишком прикипела к Альдену, чтобы просто выставить его за дверь и найти постояльцев поспокойнее.
«Я не могу это закончить. Но что тогда делать?»
Покорно встать лечь на эту плаху? Он не мог, это было проверено на пироге. Вновь обернуться в личину беззаботного и наивного мальчика? Однажды ее сбросивши, больше не наденешь. Время нельзя было воротить, а память людскую – стереть.
На улицу он вышел с тяжелым сердцем и хаосом в голове, но уже без желания огрызаться и проявлять раздражение. Пройдя на задний двор, он остановился на некотором расстоянии от Аннуоры и уселся на землю, опершись спиной о добротный заборчик, отделявший владения Фриды от земли соседей.
- Не получится так, - спустя несколько минут молчания произнес Лео, глядя не на Аннуору, а на стену дома. И шторку, что колыхалась на кухне. – Ты не можешь сейчас превратиться в идеальную жену, потому что никогда ей не была.
Даже некоторые преступники у виселицы обнаруживали в себе готовность рассказывать обо всем, чего только инквизиторы потребуют, что уж говорить о перепуганной девушке, которая со страху могла что угодно сделать, лишь бы беда отступила. Но это ведь не означало, что когда страх схлынет, все останется таким же. Нет, этот надрыв так и будет лезть изо всех мест, как бы Аннуора его ни прятала. Сейчас Альден это понимал.
- Наши кольца действительно ничего не значат, Аннуора. Причина тому проста: из незнакомцев мы в один день превратились в любовников, которые сажают деревья в честь своей великой любви, которая случается раз-два месяц, когда у обоих находится время в плотном расписании. Я сделал тебе предложение, не осознавая того, что творю, как обычно, а ты его приняла, потому что это показалось тебе особенно романтичным. И если до меня потихоньку дошло, зачем мне это было нужно и чего я вообще хотел, то ты свой ответ так и не на нашла.
Все важные разговоры всегда приводили их в чей-то огород и к чьему-то забору. Видимо, это был рок.
- Только наши отношения так и застряли там, понимаешь? В самом начале, когда мы летали над облаками. Все было нормально, пока я не прозрел и не увидел эту разницу между ожиданием и реальностью. После все полетело в Изнанку, и это уже не поправить, даже если Хьервин уедет на необитаемый остров и впадет в полный маразм, а ты прикинешься самой примерной женой на свете. Единственный выход, который я вижу – попытаться начать все с самого сначала, будто этого брака и не было никогда. Может, если все пойдет так, как должно было пойти изначально, ты и сама поймешь, что тебе хватит возможности влюбиться в кого-то, а все прочее – ненужное ярмо, что ты не хочешь идти дальше. Лучше пусть будет так, чем я на смертном одре пойму, что прожил жизнь зря, дожидаясь от тебя чего-то более серьезного. Это вы, драконы, можете прожить десяток человеческих жизней и поменять десяток любимых, каждый раз проживая отношения по-разному и никуда не торопясь. А я не готов жертвовать собой ради твоего взросления. У меня не будет возможности попробовать еще раз.