Вцепившись в руки Аделя поистине железной хваткой, Горгот явно не планировал их отпускать – весьма предусмотрительно, надо сказать, ибо всё это баловство рядом с камином могло для кого-нибудь не очень хорошо закончиться. Однако меньше всего суккубия в этот момент думала о безопасности – собственное тело, всё ещё остающееся для неё одной большой головоломкой, каждый раз, стоило лишь отгадать какую-то часть загадки, подкидывало новые сюрпризы… И она слушала его, внимательно отмечая малейшие изменения. Кажется, устремляясь мысленно за струящейся в её жилах кровью, Адель ощущала всю эту тонкую сеть капиляров, каждую клеточку своего организма…
В момент перетекания это, безусловно, ощущалось наиболее отчетливо: что-то незримое накатывалось на неё как теплая тяжелая волна, и она, чувствуя головокружение, словно уходила под темную воду, теряя ощущение пространства и времени, видя перед глазами лишь красноватую пульсирующую мглу, а когда эта пелена сходила, то оставалось лишь легкое покалывание на коже и, делая глубокий вдох, дабы расправить легкие в непривычно широкой грудной клетке, она издавала лишь восхищенный всхлип… А могла ли юная суккубия подумать раньше, что вообще может испытывать нечто подобное? О, если бы Адель знала об этом заранее…! Что ж… В мужской ипостаси, думать о подобном явно не стоило – уж больно сложным делом оказалось умение это тело контролировать.
Острые коготки кузена, всё глубже вонзаясь в чувствительную кожу суккубочки, оставляли в ней тонкие бледные лунки, отдаваясь жгучей болью, нестерпимой до такой уже степени, что хотелось громко взвизгнуть - так, чтоб у Горгота уши заложило! Но Адель, закусив губу, предпочел подождать до момента, когда привыкнет к этому неприятному ощущению, и постарался сделать как можно более жуткое выражение лица. При этом искривленная отвращением физиономия Горгоши только усиливала удовольствие от собственного мнимого коварства – нервозно взбрыкивая, Горгот возмутился весьма прямолинейно, что мол, распускать дополнительные конечности – неслыханная наглость и, вдобавок, прямое посягательство на его естество. Взгляд Аделя непроизвольно скользнул на кончик его же хвоста: «Пфф-ха! Как будто там есть, что скрывать… Хотелось бы…» - от запаздывающего осознания постыдности собственных мыслей, голова у Аделя закружилась, и, нервно сглотнув, он почувствовал, как пылают щеки, - «П-проверить… Ох, что я несу?!?» - испуганно вздрогнув, суккубия странно усмехнулась и кончик её языка, быстро, как-то по-змеиному, лизнул нижнюю губу, и она чудом его не прикусила, когда Горгот, неожиданно выдвинув идею про кремирование, подтолкнул её в сторону камина.
То, что горготные шуточки, подчас бывают весьма и весьма не смешными, Аделью давно уже было изучено, испытано на собственной шкуре и, к вящему сожалению, вбито в память также прочно, как гвозди в гробовую крышку… Сжавшись от страха, суккубия вскрикнула – в глазах очередной раз потемнело, правда, на сей раз не от самых приятных эмоций и воспоминаний.
- Вха-ааа! Тебя Энвенель обделила что ли?!? - вопила она, уже будучи сваленной на пол и отчаянно пихая и отшвыривая обидчика как придется. Что ни говори, а в данной позиции Горгот явно господствовал, валяя сестрицу по полу, как безвольную куклу – а это уже было крайне обидно и злило до зубовного скрежета… Глаза Аделя полыхали не хуже угольев в том же камине!
- Охх, Тейарр! Отцепись уже!! Мечта психушки!!! – в попытках отловить Горгота и прижать его к полу, Адель не чурался никаких методов – укусить за палец, вцепиться под ребра когтями, чтоб зловредный братец мучился одновременно от боли и щекотки, ухватить за волосы… Впрочем, в последнем Адель также явно проигрывал – ибо его восхитительные локоны, черным веером разметавшиеся по полу, были уже порядком потоптаны и местами даже подпалены в камине, от чего по комнате расходился чудный запах жженых волос… Чувствуя бурлящую, как кипящее масло в котле, ненависть, Адель уже был готов сожрать кузена живьем, а Горгот, уже верно празднующий победу, ещё и пальчиком ему погрозил, усугубляя ситуацию!
- Вот чего ты, гад, наделал?!? – едва не со слезами на глазах, Адель, пыхтя от злости, наконец, сумев приподняться, кинулся на кузена с кулаками, желая отомстить за поруганную честь в виде попорченной прически. Отплатить предполагалось тем же, однако, взъерошив бирюзовую шевелюру, руки Аделя сами собой - уж больно удобным это показалось - ухватились за острые рога, или как их любовно именовал сам Горгоша, Рожки, - Ха! Завидуешь что ли, что у тебя такого нет?!? – теперь, удовлетворив взыгравшее самолюбие, Адель ощущал себя намного лучше.
Отредактировано Адель Кьюртен (2014-02-15 18:28:20)