- А разве я просил? О какой-либо помощи. Ты думаешь, я в ней нуждался раз молчал?
От его голоса, глубокого и низкого, что-то задрожало внутри. Никогда еще Эллюмиель не видела его таким, еще никогда не слышала, насколько холодно может звучать глухая ярость. Она, как затаившийся лев, выжидала момент, когда можно напасть и погрести под собой, разрушая все, чего только сможет коснуться. Тогда не пощадит ни крыльев, ни хрупкого самообладания, что и так висело на волоске. Девушка сильнее вцепилась в некое подобие подоконника за спиной, да так, что суставы заныли от напряжения. С каждым словом, с каждым уколом в ней рушилась какая-то плотина, с огромнейшим трудом удерживающая гнев, что бесновался вовсю, разрушая стальные прутья собственной клетки. Единственный раз, когда чернокрылая ТАК выходила из себя, случился очень давно, тогда, когда ночным филином в Академию пришло то злосчастное письмо, в котором содержалась информация о пропаже старшего брата. Тогда она впервые в жизни поняла, что такое злоба на саму себя. Но сейчас она злилась не на себя, и этим Бэй мог гордиться.
Сумерки густели, постепенно окрасив небо в чернично-черные тона. Комнатушка постепенно окунулась в полумрак, и по коже пробежал холодок. Неизвестно, что это было, то ли просто сквозняк, то ли колебание магического фона вокруг целительницы, однако сама Миель этого холода почти не почувствовала, будучи распаленной жаром собственной крови, что бешено неслась по жилам, подгоняемая ухающим в груди сердцем. Бей был упрям и горд, но абсолютно не знал, какой может быть чернокрылая, способная сейчас идти напролом, навлекая на себя весь его гнев, горечь, смятение. Она была готова выслушивать его увещевания, готова была срывать голос в ответном крике. Более того, девушка хотела, чтобы он не сдерживал себя, выплескивал наружу все, что причиняло ему боль. Получался какой-то своеобразный акт мазохизма, но Эль уже утратила чувство меры на сегодняшний день. Существовал лишь этот мирок, отгороженный четырьмя тонкими стенами, за которыми - пустота. И правила в этом тесном мирке замывали свои грани.
- А может потому и заперся, м? Просто-напросто ее не дождавшись. Хватит, Эль...
Что-то в его глазах подсказало чернокрылой, что так оно все и могло оказаться. Только вот...
- Ты сам себя слышишь? - алла не отводила взгляда, продолжая непоколебимо смотреть в сапфировые, ставшие темными в полутьме, глаза Бэя, хотя внутри все разрывалось от накатившей боли. - Врать можешь кому угодно, только мне не смей.
Целительница, у которой на руках рождались и умирали жизни, могла сказать пару слов по этому поводу. Не в угоду собственной проницательности, а благодаря огромнейшему жизненному опыту чернокрылая алла, хрупкая девушка, могла сказать, что парень говорит неправду. Сколь угодно долго можно бежать от себя прочь и не оглядываться, сколько угодно долго можно возводить неприступные стены, сколь угодно долго можно навешивать замки на темную комнату, внутри которой тьма и маленький отголосок прошлого, что все так же кричит, желая освободиться из этой темноты. Банальная психология, но она была бы ничем, если бы не сотни жизней, что прошли через ее руки, открывая глаза впервые, либо ведая целую историю, закрывая глаза навсегда.
Оставаясь один на один с собой, мы всегда хотим, чтобы кто-нибудь взял нас за руку, какими бы сильными мы не были.
- Достань свои перья и пощекочи ими остатки мозга...
И нужно было Бэю именно сейчас становиться в глухую оборону, да еще ощетинившись банальными оскорблениями. Эллюмиель подобралась, на переносице стали собираться мелкие гневные морщинки. Не потому, что оскорбление коснулось именно ее, а потому что хотелось ответить. О да, вечно добрая и ласковая, алла хотела отвесить смачную оплеуху дураку, что не следует собственному совету, продолжая делать из себя того же дурака. Да сколько можно не видеть очевидного? Для себя. Ни для Альвэри, Нерикса или нее самой. Для себя. Для Себя!
-...Открой глаза, мир не полон добрых людей и нелюдей, готовых протянуть тебе руку помощи. Они не стоят на каждом шагу, ожидая, когда же ты оступишься и упадешь, чтобы после поднять и отряхнуть. А всех, кому я был небезразличен, устраивал таким, каким я был.
- Какой же ты идиот, - выдохнула чернокрылая сипло, но Бэй этого уже не услышал, направившись к постели и усевшись на ее край. Для самой же девушки мирок вновь наполнился тишиной. Без грохота обезумевшего сердца в ушах, без раздирающей нутро обиды, без рыка готового сорваться с цепи гневного зверя. Лишь тишина да шум дыхания.
Кусочки разбитой картинки складывались неспешно в звенящей темноте.
- А что касается моей квартиры... Она приносит мне основной доход.
"Да уже неважно", - гулким эхом проговорила про себя Миель, будучи оглушенной нахлынувшими на нее чувствами.
Он родился здесь. В Таллеме. Жил в маленькой квартирке на Китлен Брэйндж, где каждую ночь его преследовало эхо прошлой жизни. Прикоснувшись к нему, этому воспоминанию, Миель не могла раньше дать себе ответа на этот вопрос. Или не хотела на него отвечать вовсе, а теперь пришлось. Светлая, наполненная ароматом лекарственных трав, с тяжелыми книжными полками... Квартирка возвращала его снова и снова в детство, которое никогда не забудет ввиду проклятия. Мысли о маленьком мальчике, крепко зажмурившемся по ночам, беспокоили сознание чернокрылой, отчего ком становился в горле, мешая делать вдох. Сколько их было, этих бессонных ночей, наполненных кошмарными видениями, за всю его долгую жизнь... Это сейчас он взрослый и сильный, а тогда его отчаяние, по-детски наивное, было бездонным. Нетрудно было догадаться, что вера в свет за все годы горьких разочарований иссякла, а кажущаяся глупость - очередной способ оградить себя от еще больших разочарований.
Девушка на ватных ногах подошла к парню ближе. Он по-прежнему не поднимал на нее глаз, и Эль, разрезая тишину, присела на корточки перед ним, распластав массивные черные крылья по полу на манер какого-то ковра.
-Я не знаю, каким ты был до нашего знакомства. - в тишине ее тихий голос звучал удивительно легко и мягко. - Ты веселый, преданный, замкнутый чаще, чем хотелось бы, но это действительно неважно. Фокусник, трактирный гуляка, хитрец и на дуде игрец. Я знаю тебя таким. Никаким больше. И видит Ильтар, я не хочу тебя менять, ведь это будешь уже не ты. Я только...я только хочу протянуть тебе руку, даже если ты в этом не нуждаешься.
Пальцы пробежались по отверстиям флейты, все еще зажатой в ладони. Девушка чувствовала кожей каждый скол, каждую трещинку старого инструмента, будто хотела нащупать все раны на испещренной ими душе Бэя. В ее глазах не было и капли былого укора, лишь любовь. Как свет, горящий ровно. Не важно, прав он был или нет, ею вело куда большее чувство, чем она могла себе представить, которое девушка была готова тратить на то, чтобы целить.
Бэй все еще молчал, смотря в пол перед собой.
- Посмотри на меня, - вполголоса проговорила Миель.