Дон. Дон. Дон. Поет тяжелый колокол в тревожной башне. С каждым ударом его зов усиливается; он могуче вещает – всем выйти наружу, тревога, тревога, тревога!
За его пением следует отвратительный звук, в один миг, заполняющий собою все воздушное пространство черного, мрачного, каменного здания. Он разрывает вековую пелену его спокойствия, усталой серости, легкого траура. Звук этот поспешен, он вторгается в минувшие века с дерзкой резкостью, неосторожностью, словно клинок в юной, дрожащей руке, впервые встречает непрочную человеческую плоть. Он нежданный гость, неожиданный и редкий, как талантливая атака в исполнении неумелого ребенка.
Сталь будто бы пробежалась по животу, рассекая острием брюшину, выпуская наружу горячие органы, сжатые в агонии и предвкушении. Тревожность овладевает телом и впивается во внутренности тонкими иглами, отчего руки вмиг немеют. Плечи дергаются вверх и резко опускаются. Шанталь не умеет пугаться по настоящему, но эффект неожиданности застает её врасплох, вырывает из колыбели мыслей и является настолько неприятным, насколько была бы неприятна змея, найденная в постели наощупь. В белесую голову закрадывается подозрение, что господа, ответственные за учебную тревогу подходят к своей работе с изощренным и завидным садизмом. В этот раз их модификация звука удалась на славу. Обгадиться, конечно, не обгадишься, но вот где кого-то только что зарубили, непременно задумаешься. Ибо страшный визг разверз воздух и разбил царство покоя. «Началось», - устало подумала женщина, но не поспешила сдвинуться с места, изображая мраморное изваяние.
Дым все ещё клубился вокруг тяжелыми облаками, и окутывал её фигуру словно призрачное марево. Он, не желая прощаться, потянулся за женщиной следом, притворяясь то исчезающим шлейфом, то тонкой табачной шалью, и проскользнул в аудиторию, как тайный свидетель или незваный гость. Нельзя поклясться, что он им не был. В Магической Академии тысяча душ, тысяча любопытных глаз и тысяча чутких ушей. Она ведь, испокон веков, обитель усталых и пристанище любопытных.
Шанталь нанизывает дым на палец, словно тонкую ленту, а он любовно обвивается вокруг её руки, прикасаясь к пальцам могильным хладом. Акустика коридоров кричит, заполняется многоголосьем, слышится топот ног, испуганные возгласы и самоуверенные смешки. В здание возвращается жизнь. Голоса преподавателей призывают молодых людей к спокойствию, отдают распоряжения, указывают пути на лестницы. А табачный дым сплетается с дымом настоящим, пущенным для натуральности происходящего. Пахнет горелым.
Белая женщина закрывает балконную дверь, и пускается в путешествие между партами, пережидая основную часть эвакуации. Шумную давку, вызывающую разве что головные боли да мигрени. К счастью, её пары кончались на полчаса раньше условленного в совете времени, и потому, она исполняет роль смотрителя и куратора, а не ведет студентов на волю. Ей нужно сделать обход и проверить, насколько процентов справились ученики и их учителя с порученным заданием. И никому не кажется, что в последнее время руководство подозрительно зачастило с тревогой?
Небо стремительно потемнело, аудитория заполнилась мраком. Гул сотряс камни, а искристая молния рассекла небосвод, блеснув голубизной и осветив инвентарь странным сиянием. Шанталь покачала головой, и углубилась в изучение своих студентов. Парты изобиловали надписями. Едва их убирали, как появлялись новые и стремительно множились, выписанные чернилами или вырезанные ножами. На первой красовалось предложение купли-продажи: «сушеные листья Анафериса, недорого». На третьей повесть, гласящая о неразделенной любви: «Вения – волкодлакова баба, чтоб ей всегда было неладно». На последней парте – недописанная формула, под которой имелась жирно наведенная приписка: «Ульт, верни мои конспекты, тварь!».
Однако одна из парт наиболее зацепила преподавательское внимание. Придерживая темное платье, отмахиваясь планом урока и списком присутствующих от поднимающегося серого смрада, магистр Эвнике присела на ученическое место и поглядела на удивительно кривой портрет. Трудно узнаваемый, но кажется, собственный. Кто-то так чтит её, что решил увековечить с лицом, похожим на истерзанный лик банши, преследующей на протяжении последних пятнадцати лет особо юркого мага. Уголки её губ дернулись в ухмылке. В прошлый раз этой партой сидела знаменитость прошлой недели, обсуждаемая студентами до сих пор с особой страстью.
Местная красавица, обладающая болезненно высокой самооценкой, суккубия – сердцеедка. «Надо было знать, красавица, с кем связываешься. Можно есть сердца в темных ритуалах. Можно, как ты, есть сердца девичьи и юношеские, завлекая их в сети своего очарования. А можно как я – есть сердца сомнениями, и убивать их жестокими шутками». Адель Кьюртен решила оказать Шанталь услугу, явив свою высокочтимую персону на её занятия; впрочем, честь эта постигла магистра всего один раз в жизни, и видимо, последний. Потому что девушка, вероятно, так глубоко обиделась, что решила не повторять своего могучего подвига, достойного служителей Ванесы.
Студенты, слыша о том, что факультативы ведет архимаг, ожидали увидеть почтенную и злобную старушку, старую перечницу, без конца читающую поучительные лекции, засыпающую на собственных парах, отличающуюся возрастным маразмом, и без сомнения, в реакцию, на их выходки выбивающуюся из сил и кричащую до хрипа. А сталкивались с вполне молодой Шанталь, которая действовала подленько, а иначе говоря, в лучшем духе студенческой общины.
Вот и в этот раз, не изменяя себе и читая лекцию о воздействии призраков на людей не обладающими магическим даром, и наблюдая за тем, как юная таррэ возомнила себя чуть ли не мэтром, и отпускала смешки, беседуя со всеми окружающими её товарищами, являя на обозрение злорадную усмешку, госпожа Эвнике усмехнулась не менее зло и недолго думая, пошла вдоль рядов. Её кривая ухмылка так и кричала «А вспомним-ка свою молодость».
Смотря сверху, останавливаясь на фразе «Бесполезно пытаться помешать им, закидывать друг друга солью, и направлять свои стопы в ближайший храм», сталкиваясь взглядом с кем-то из собеседников шутницы, госпожа Эвнике продолжила, - «Потому что, за это в первую очередь достанется вам самим». Оставив парту, за которой сидела Адель, позади, Шанталь совсем не педагогически, зато очень эффективно вытащила у той из под филейной точки нагретый стул. Магия – серьезная наука, но иногда, даже Шанталь, в этот раз с помощью теней, устраивала пакости. Когда девица упала на пол, с глухим звуком, явно не ожидая внезапной потери опоры и такой подлянки от учителя, на аудиторию опустилась тишина. Послышались редкие смешки, а потом раздался громкий, душераздирающий хохот. Шанталь же, словно вовсе не причем, только приподняла брови, не издав не единого звука. Стоит ли говорить, что красавица раскраснелась, зафыркала, и пустилась в лабиринты негодования. Возможно, она бросила ей какое то оскорбление или исполнила кошачий танец презрения, но ничего из этого магистр не заметила. Она отвела глаза от конспекта лишь тогда, когда дверь хлопнула, а искомая барышня сбежала с поля позора.
С того момента Шанталь больше не видела эту редкую гостью. Конечно, она должна была найти её и сказать «Раз записалась, то будь добра, ходи», но могла сказать только куда более привлекательную истину «Факультативы – не обязательные занятия. Не нравится – твои проблемы».
В дверь постучали, и скрипучий голос преподавателя школы воды известил её, что эвакуация почти окончена, и можно приступать к проверке. Встав, оставив в столе планы уроков и конспекты лекций, Шанталь вышла из аудитории, заперла её на ключ и пустилась во все тяжкие. Поиск отставших студентов и осмотр дверей на предмет их закрытия – очень занимательное занятие. Под ноги попался чей-то портфель, об который она едва не споткнулась. Потому пнула «склад знаний» подальше к стене. Пусть потом завхоз разбирает, чья это пропажа и отдает имущество владельцам. Видимо, кто-то из первокурсников испугался так, что растерял свои вещи. Шанталь подумала с некоторым сарказмом в любимой манере педагогов, кривляя своих же бывших наставников: «хорошо, хоть голову не потеряли». Сняв плащ с руки, ибо на улице вот-вот хлынет дождь, облачившись в темные одежды и набросив на голову капюшон, став похожей на гостя с изнанки, Шанталь завернула налево.
Тут-то она и заметила в конце коридора стремительно скрывшуюся фигуру. Впрочем, рассмотреть длинные черные волосы и рожки-рогалики ей удалось. «Да неужели?» - подумала женщина и улыбнулась. Пойдя следом за той и напевая про себя нечто, схожее с «заблудшая душа, в Тейаровых чертогах, все бродит-бродит-бродит, и света не находит», Шанталь разминала руки и качала головой. Есть же создания, ищущие приключения в самых обычных ситуациях, и так и напрашивающиеся на порядочный нагоняй.

Отредактировано Шанталь Эвнике (2015-07-06 18:23:14)

Плащ стелется следом за женщиной темным полотнищем, ласкает холодные, безжизненные камни, обнимает их невесомыми касаниями. Шаг у Шанталь легкий, бесшумный, его сопровождает лишь едва различимый шорох. И коридоры словно приветствуют её. Переходы, в которых она провела молодость, зрелость, почти всю свою жизнь. Шанталь изменяется каждый миг, они не меняются совсем. Академия монолитна, неподвижна. Она стоик, титан, и уже извечная часть Ацилотса, припаянная и неотъемлемая. И госпожа Эвнике – её часть. Разве уж так давно, её ноги, юные и легкие, несли глупое тело теми же путями?
Она знает все эти магистрали до единой. В какой стороне – сколько поворотов, где какой кабинет. Где теплее, где холоднее. Как срезать путь или идти наиболее долго. Сейчас же она следует за своей студенткой, не теряя её из виду, но одновременно выполняя свою работу. Ей не встречается ни одна душа, ни одна незакрытая дверь. С одной стороны, это не должно было вызывать нареканий, с другой стороны – удивляло. Откуда такая организованность? Неужели новый преподавательский состав – так лучше старого, ответственней и разумней?
Коридоры холодны, а месяц печален. Проходя по ним, магистр Эвнике чувствовала цикличность, конечность и распад. Когда Академия опустела – она стала похожа на огромного мертвеца, пожравшего души и время. В воздухе витал покой и странное одиночество, не гнетущее, но и не блаженное. Пустое. Словно отовсюду выпили жизнь, как кубок вина на брудершафт – до дна. Жадно, со страстью, не оставив не единой капли, скользящей по дну. И песенка, крутившаяся в светлой голове, была единственным призраком жизни. Не было страшно и не было неловко. Атмосфера была под стать обличью этого гиганта. А вот когда леди Кьюртен исчезла из поля зрения, Темный Мастер встревожилась.
Едва Шанталь подумала, что совсем упустила Адель, как пришла в неописуемую радость, странно сочетавшеюся с приятной меланхолией. Перед ней незакрытые двери! Настоящий подарок богов, ибо, у неё теперь есть, к чему придраться. А восторг её вызван тем, что, по крайней мере, бесполезное занятие – уже не такое бесполезное. Двери эти – ведут в подвалы. А в подвалах исследовательский центр. Пожалуй, одно из самых опасных мест, в которые не следовало бы совать свой нос, тем более из праздного любопытства. Никогда не скажешь, что там можно отыскать или увидеть. Странную бурлящую жидкость или агрессивно настроенного зомби, а может, и вход в Изнанку. В любом случае, все, что там происходит – держится в строжайшей тайне. Допуск туда имеет строго ограниченный круг лиц, а студенты делают из этой комнаты едва ли не легенду. Вокруг неё витает сонм небылиц. Будто там хранятся древние артефакты, тайны преподавателей, запрещенные свитки. Поверьте, ничего этого там нет, но разве кто-то станет развеивать студенческие мифы и байки? Когда сочиняешь сказки, жить гораздо интересней.
Магистр была уверена, что именно туда зашла её обиженная суккубия. Она могла уйти дальше, только если бы пустилась бежать, а её топот в могильной тишине был бы громче грома, рокот которого играл за окном. Потому покачав головой, проверив двери пустующего кабинета и библиотеки, Шанталь медленно и осторожно пошла за ней, стараясь не издать не единого звука. Ни громкого вздоха, ни шумного выдоха, ни неосторожного шага. В конце концов, даже проходя сквозь века, маги остаются уж очень любопытными. Ступень следовала за ступенью, уголок губы дергался, это доставляло физический дискомфорт, но женщина чувствовала нарастающее предвкушение, потому совершенно не замечала своего тика.
Возможно, она плохой шутник, и юмор у неё дрянной. Это осталось с ней со времен собственного студенчества. Злые подколы, дурацкие шутки, могущие оставить жертву заикой или заставить поседеть. Руки мертвецов под подушками, ледяные касания посреди ночи, запугивание новичков созданиями с Изнанки, лжеритуалы, не имеющие силы, но созданные с таким искусным пафосом, что некоторые умудрялись падать в обмороки. Все ученики Магической Академии были горазды на такие шуточки, но факультет темной школы всегда славился изысками и изобретательностью. За неё они получали, и от неё же страдали.
План женщины был очень прост, но в него вклинилось непредвиденное обстоятельство. Подуло холодом, казалось бы, всего секунда, но она изменила очень многое. Послышался мужской голос, отчеканивший «Вот же растяпы», скрежет и громкий хлопок. Все погрузилось во тьму.
Тьма была не просто тьмой, а тьмой непроглядной. Тишина абсолютной. А дверь – прочно запертой. Что же, Шанталь не оставалось ничего, кроме как выполнить задуманное. Почему она не кинулась к двери, зная, что не сможет её открыть и, будучи в курсе разработок, из-за которых они обе влипли по самое не хочу? Да потому, что дверь была очень толстой, на неё были наложены чары, и сколько не кричи, не стучи, и не моли, тебя отсюда никто не выпустит.
Она ориентировалась на звук, коснулась одежды студентки, приблизилась в один момент и наугад, однако метко, тяжело положила руку ей на плечо. Её голос превратился в леденящий замогильный шепот:
- Привет от Тейара, красавица.
Она отскочила так же быстро, как и приблизилась, не желая получить под дых, ведь реакция леди Кьюртен могла быть абсолютно непредсказуемой. Итак, её шутка удалась, и единственное, что она сейчас старалась сделать, это не расхохотаться. Она прекрасно понимала, что сделала глупость, что эта выходка детская и никуда не годная, но ничего не могла с собой поделать. Чистое ребячество. Потому, пытаясь убить вырывающийся смех, от чего голос выходил приглушенным, и все-таки, насмешливым, Шанталь спросила:
- Как день прошел, верно, занимательно?
На призрака она не обращала внимания, потому что видела его с ней и раньше. И это, к сожалению,лишь увеличивало грядущие неприятности.

Отредактировано Шанталь Эвнике (2015-05-11 22:05:35)

Чужая магия проникла в голову шипением, по рукам пробежали мелкие, холодные мурашки. Это было неприятно, почти болезненно. Нет, заклинание ни коснулось тела, оно исчезло с «хлопком», поглощенное амулетами, лежащими в далекой тьме. Поля блокаторов впились Шанталь в запястья, кусая и бешенствуя. А потом отступили, рычащими псами, пригнувшись и готовясь атаковать вновь, едва почувствовав имя своего врага. «Магия, магия, магия!» скулили амулеты, яростно требуя добавки. «Ты чувствуешь это, девочка?» Шанталь брезгливо поморщилась, и встряхнула кистями, скидывая невидимую липкую слизь. «Или ещё не поняла?»
Магистр Эвнике двинулась вперед, обходя Адель, шурша плащом, зло усмехаясь. Тьма ластилась к ней. Они с тьмой знали эти подвалы. Выставив вперед руки, чтобы не упасть, осторожно пробуя носом туфли дорогу, Шанталь дошла до стола, аккуратно провела ладонью по поверхности стола, и взяла пропитанную жиром лучину. Подожгла её, наклонила вниз, и, наблюдая за тем, как огонек на её кончике увеличивается, хмыкнула:
-Я тоже, когда пугаюсь, медленно хожу по коридорам и беседую с призраками. Такое благословенное спокойствие появляется в душе, что и убегать не надо. Хоть на месте гори, как эта лучина, и ни капельки страха. Инквизиторы расплачутся.
Это был сарказм, меж тем, сказанный серьезным тоном. Шанталь ведь видела, как Адель прогуливалась по академии; да и лгала девушка настолько неубедительно, что магистр Эвнике даже не захотела делать вид, что она ей поверила. Студенты же должны учиться лгать лучше, верно?
Придерживая локоть, магистр Эвнике прошла вперед, поджигая фитильки многочисленных свеч, стоящих и тут и там. Во тьму медленно проникал свет, а Шанталь продолжала:
-Если бы вы хотели спрятаться в подвале от пожара, то по мерам предосторожности, должны были бы закрыть дверь, подоткнуть её тряпками, желательно смоченными, чтобы не задохнуться угарным газом. Более того, скажу вам, что подвал бы очень быстро наполнился дымом. Если бы вы решили спрятаться здесь от пожара, то выглядели бы ещё глупее, чем нынче. Особенно, когда бы вас здесь закрыли, и вам бы было нечем дышать. Умирающие – забавные. Когда становятся призраками.
Продолжая траурное шествие, сопровождаемое играми светотени, что уродовали её лицо, превращая черты носа и подбородка в сколы незаконченной статуи, острые и страшные, женщина улыбнулась. Она любила грани – либо правду, либо наглую и искусную ложь. Потому она одобрительно кивнула:
-Ну конечно, все маги любопытны. Правда, как вы знаете, и как твердили мне мои наставники, в свое время, любопытство порой губительно. Я не собираюсь вас ругать; не собираюсь писать донос. Потому что один месяц теории – стоит одного дня практики. И, скажите себе спасибо, он выпал на вашу судьбу…дайте-ка подумать…сегодня!
Шанталь, как шут, развела руки в сторону, и сделала книксен, более низкий, нежели положено, но не усмехнулась, и не рассмеялась.
-Нет, она не захлопнулась, леди Адель. Её захлопнули. А теперь, прошу пройти сюда, взять свечу, и заглянуть за угол. Проверите легенды. И посмотрим, как же вы справитесь с решением дилеммы, свалившейся на вашу чудную чернявую голову. Ведь она гораздо занимательнее эвакуации, можете поверить.
Голос магистра Эвнике был ледяным, безэмоциональным, монотонным. Она запугивала девушку, причем запугивала неспроста. В данной ситуации сделать что-либо было почти невозможно. И архимагу уж очень интересно было посмотреть, какова же будет реакция её студентки на увиденное и ощущаемое. Ведь языком трепать она горазда, значит, возможно, и думать умеет?
Положив лучину в воду, и вернувшись к Адель, она сняла плащ, и накинула его на плечи суккубии. Осторожно поправила и пригладила на плечах. Смахнула с щеки слезу. В ладонях появилась неприятное, зудящее чувство. Женщина по-прежнему не любила прикосновения, но ничего не могла поделать в нынешней ситуации: Все подвалы шли под откос, и были невероятно холодными. Шанталь любила холод, была к нему очень нечувствительна, а вот её студентка могла выбраться отсюда с обморожением, ледяная и страдающая. Магистр Эвнике не любила, когда обстоятельства загоняли её студентов в гроб. На это право имела только она сама.
Шанталь сняла и накидку, положив её на стол. Подхватив свечу и дойдя до самого конца комнаты, до перехода в следующую комнату, наблюдая за дымкой, поднимающейся от свеч сизыми облаками, она положила руку на другой стол, провела ладонью вперед и назад. Поднеся кисть к лицу, и подняв свечу до уровня подбородка, Шанталь коснулась скулы, довела полосу до ключицы и потерла пальцы друг о друга. Всюду остался багряный след. На пол капало. Шанталь поднесла свечу к алеющей стене. Её лицо сморщилось в презрительно-насмешливой гримасе:
-Любопытно, не так ли? А дальше – ещё краше и любопытнее. Пойдемте же. Там как раз и поплачете, раз уж начали, плакса.
Кровь была настоящей. Но женщина не собиралась говорить, что здесь никого не убили, что кровь была отдана добровольно, и использовалась для чистоты проводимого эксперимента.
А ещё Шанталь была грубой, но никогда не ставила себя как другие учителя. Подчеркнуто строго, слишком высокомерно, чуждо. Она обращалась к студентам на вы, всегда показывая, что они уже взрослые люди и её коллеги. Отвечала им «по-студенчески». И давала понять, что надо уметь принимать решения и за них же платить.
За поворотом очень «фонило», чувствовалась угроза и явное недружелюбие. Тень Шанталь немного исказилась и «съежилась». Но они пойдут туда, хочет того Адель, или нет. Вот и приключения в чудесные студенческие годы, так желаемые суккубией. Как говорится, если чего-то сильно хотеть, это обязательно сбудется.

Камень стелется под ногами как мягкая, послушная трава, не касаясь ступней ни холодом, ни влажностью. Его грани неровны, на стыках сколы и мелкие выбоины; это несовершенство совсем незаметно во мраке и не меняет ритма легкого шага. Шанталь уверена в непреложной истине, что Адель следует за нею, настолько, насколько жнецы уверуют в своих милостивых и справедливых богов. Женщина держит свечу пред собой, оставляя световое многоголосье за спиной, всецело предаваясь черной пустоши подвальных глубин. Одинокая, высоко поднятая свеча в её руке совсем не разгоняет вязкую тьму; темь облепляет тонкий эфемерный огонек. Воздух, пришедший в движение, обеспокоенный вторжением гостей в его владения, движется и качает маленький пламень, грозящий своей рыжиной, синевой и неустойчивостью. Взмах рукой – и он потухнет, оставив золотистые блики позади. Пахнет маслами, тяжело, удушающе. Таль шагает бесшумно, Адель следует на носочках, и только тихий треск и шипение – свидетели их маленького путешествия с неизвестным концом.
Единственная связь между ними – дискуссия. Несет ли она животрепещущий смысл, и украшает ли голые стены, покинутые обитателями? Женский голос тих, как дивный шелест страниц древнего трактата, повествующего о полузабытых легендах и сражениях во всем их кровавом саване:
- Философия смерти многогранна; в ней нет ни злости, ни добра. Ничего смешного, и ничего грустного. Бледная тень живого – вот что достойно насмешек. Бледная тень мертвого – не достойна жалости. Призраки, как и мы с вами, совершенно разные. Их связует то, что смерть уже прервала их светлое настоящее. Но они не смеют войти в Изнанку и расстаться с нашей цветастой материальностью. Больше – ничего. Некоторые призраки страдают по своей вине, некоторые нет. Впрочем, наша обязанность, оканчивать их несмерть – в любом случае. Смерть же, хоть мы и используем её как школу тьмы, серее, чем воспоминание о старой неразделенной любви. Она бродит рядом, она – помнит, она – ждет. Но её имя – пустота и бесчувственность. Она и сама – призрак.
Шанталь любит свою работу, но не относится к смерти с фанатизмом. Смерть - это конец, иногда лишь его пародия, недостаточный финал, несделанный шаг. Минута до финиша, растянувшаяся в вечность. Смерть холодная и ахроматичная; носящая много имен и не одного имени. Но справедлива ли она? Люди желают знать то, что им не дано знать, или, по крайней мере, понять. Сколь бы умна не была Шанталь, и все студенты, что переживут её – они не представители абстрактного сверхразума, и слишком многое, бытовое, мелочное и ежедневное, не понято ими. Так и загадочное, сложное, туманное – никогда не будет воспринято со смирением и пониманием. Это знают все, и все отвергают это. Причина тому - забавные колебания и нити характеров, неизученных и обособленных.
На секунду женщина остановилась, разрушив конструкцию ровных шагов, и обернулась в сторону Адель. Её губы дернулись как спущенная тетива и послышался тихий смех, уносимый куда-то вперед, вдоль каменных сводов:
-И вы правы. Не ритуалика. И не заначка. Они у профессора Мариуса пребывают немного в ином состоянии. Это – приманка.
Её взгляд, пустой, бесцветный, глаз почти прозрачных – как утреннее серое озеро, столкнулся с глазами леди Кьюртен, бирюзовыми, лихорадочными, бегающими. Если Шанталь была замерзающим озером, Адель – кружащей вокруг туманной ряской, и они обе переживали день, чтобы нырнуть в вечную, почти неописуемо злую ночь. В этот раз монстры прятались в темноте, они ждали, они не были выдумкой. Они были существами, ощутимыми, воспринимаемыми, почти увиденными.

[/float]Смешок девицы вызвал у неё ответную реакцию – такую же неказистую и грубую. Она хмыкнула. А после зашипела на её громкий вопль, рассекший густое марево пространства. Шипение вышло резким, как у готовой к броску кобры, вставшей на хвост и открывшей капюшон, а движение пальца к губам медленным, словно выполняемым под водой, вялым и дающимся с непомерным трудом.
-Тише. – Волосы взметнулись облаком вверх, подхваченные ниоткуда взявшимся вихрем. Он подхватил последний слог слова, и насмешливо шептал «ше», «ше», «ше», закручиваясь незримыми спиралями в сбивчивом ритме сумасшедшей пляски. Вихрь скользнул вокруг фигуры Адель, впиваясь ледяными иглами и вмиг отступая; их больше нет. – Призраки здесь есть. Однако. Вы замечаете все лишнее, но не замечаете первостепенного.
Говорить о том – что такие вопли прямой путь в могилу – было бессмысленно. Неизвестно куда эту девушку закинет судьба, в город или в деревню, близко или далеко, и какие подкинет задания. Вопли, почти во всех случаях – приводят к плачевному результату. Вспыльчивость и холерический темперамент – двигатели мировых колес, мировых конфликтов, и разных личностных неприятностей. Это нужно осознавать, а не бросаться в неизвестное, рассчитывая на выручку от посторонних. Рядом может никого не быть.  Когда будут нужнее всего. «Надейся только на себя, и отвечай за себя. Контролируй действия. Иначе все обернется мозаикой трагедии, витражом скорби, и краткой эпитафией на плите».
Шанталь презрительно фыркнула, развернулась обратно с неловкостью мраморной статуи, припаянной к постаменту, и быстрым шагом пошла вперед. Тьма постепенно рассеивалась, становилась серее, легче, невесомей. В помещении, которое, как казалось, было последним, летали мелкие зеленые искорки, похожие на мотыльков, летящих к свету. Мутное болотневое свечение исходило от медных кулонов, разложенных в ряд. Медь – мягкий металл, но эти были прочнее камня. Их ровная пульсация успокаивала, приносила свежесть, как касающийся лица бриз, и этим обманывала с самого начала, как обманывает кошачья шерсть. Шерстяная лапка мягкая, на ней – гладкие и теплые подушечки. Но эта лапка, в самый нежданный момент, обрастает тонкими и острыми когтями, являя свою суть и выдыхая раздражение. Незащищенная грудь податлива уколам, а кожа – повреждениям.
Поэт бы, увлеченный впечатлениями, поддался бы ложному впечатлению раздающихся благовоний, созданных, чтобы скрыть следы неведомых преступлений и запаха чистого страха, бьющего как хлыст; страха раскаленного до невероятных градусов, как красный металл в горниле.
Было в этой комнате что-то уродливое и что-то очаровательное, скользящее по граням противоположностей. Что-то манящее, но обещающее неприятности, выдыхающее с наигранным прискорбием «Ты заплутал немного, разве уж это того стоило?».
А потом накатывало опустошение. Будто магия отвернулась от тебя, покинула, хмыкнув на последок с гулким раскатистым презрением. Под сердцем шевелились змеи, холодные и скользкие. В груди скребло. Ты становился кем-то другим, ослабевшим и выпитым, пессимизм и негативизм окружали тебя заботливыми увещеваниями сиделок, и хотелось сесть, судорожно вдыхая собственное отчаянье.
Маг и магия нераздельны. Они две части одного целого, слившиеся воедино. Для мага нет чувства кощунственней, чем не чувствовать магии вокруг себя, быть отделенным, сведенным до уровня «обычного», «неспособного».
Так происходило и здесь. В голове раздавались удары набата, ноги ослабевали, и ты чувствовал, как утратил многое слишком резко, неожиданно. Этот результат был бы накопительным, там, где они с Адель стояли ранее. Но они пришли к эпицентру бури.

Тишина прячется, духи молятся. И тонкий, как стебелек лилии, голос Адель заполняет воздушное пространство подвала, его сырость, серость. Где-то робко витает дух философии и банальная истина о том, что человек кроит себя сам, из мелких лоскутов, из призрачных мгновений, из шепота странствий; тонкими нитями прожитых секунд, неровными стежками забытых чувств, и этой беспричинной дрожи в пальцах, что пугает до коликов. Страх истязает, разъедает, разрушает человеческое естество, сжимает подкорку, неистово скачет в черепной коробке. Измучанный мозг, защищаясь, рожает из облаков – иллюзии. Человек сочиняет их собственными потугами, тратя и без того истощенные силы; а едва открывает глаза, вырываясь из дурмана ложных грез и дум – тут же пугается собственной тени, молчаливой и искалеченной.
Это забытие ложности скачками дикой пантеры настигло и юную подопечную Шанталь; черноволосая крошка-таррэ, полыхая зеркальцами своих чудных и обманутых глаз, не стряхнула пелены-савана, не вняла чужому голосу, придумала небылиц и тут же попала в их плен, вязкий и темный. Плен ужаса, что бьет золотым хвостом с погремком. Плен ужаса, что как патока, вливается в глотку каплями – а потом хлещущим потоком, внезапно сменившим сладость на горечь.
Этот страх затаился не только внутри, он вырвался, и плещется снаружи: он тонкая, легкая шаль, сотканная из запахов белых лепестков мирта, крови и меди.
Женщине хотелось протянуть свою руку, сине – белесую как колонны дворца, с хрупким запястьем, зябко повести плечами, отгоняя от себя печаль. С материнской нежностью, коя была совсем для Таль несвойственной – шептать, увещевать: «Пожалуйста, очнись, проснись. Не тони. Не уходи. Этой болотной пучине не ведомо дно». Но разве уместна была эта мера, неуклюжая и спонтанная, когда стало так поздно?
Адель шипит, но вовсе не напоминает манеру самой Таль. Магистр схожа со змеей, а студентка похожа – на большую черную кошку. Таррэ пятится назад, от низкорослой блеклой фигуры и изумрудных жуков-амулетов, выбивая крошку камней своими каблуками. И боится.
Боится не ту, что мог бы нанести ей вред, но не сделает этого по многим причинам, от установленных законом – до личных; и вновь таки, отвлекаясь на мелочи, не видит первостепенного. Сор путает ей щиколотки, мешает рассудку воспринимать ситуацию, а это первостепенное, до сих пор непонятое и неузнанное, уже леденит спину студентки и касается острых лопаток.
Что же, Шанталь не делает ни одного шага, ни назад, ни вперед к ученице. Она слушает нервно-раскаленные вскрики злости, сохраняя на лице монолитность маски. С белых губ слетают лишь слова, обитатели кузнеческой песни, легко и почти беззвучно: - Пой же, рыжая медь! Пой ныне! И впредь!
Это произведение Шанталь не слышала более полувека, и оно не несло ни пугающего смысла, ни сакральной тайны, ни магической силы. В это же время она аккуратно присела на край стола, и заговорила, по прежнему ровно, достаточно громко и спокойно:
-Иногда учителю действительно нужно побыть учителем, во благо таких вот, как вы, леди Адель, адептов, и вовсе не важно, изучаете ли вы юридические науки или магические искусство. Если бы вы посещали мои лекции, то знали бы то, что я предпочитаю объяснять ситуацию разнобоко, с учетом логических факторов, и разных позиций. Чаще – со стороны, таких как я, опытных магов, таких как вы – неопытных, и людей, магией не обладающих. Сейчас я не буду объяснять вам все тонкости этого психологического метода, но, тем не менее, проведу, вместе с вами, незамысловатый анализ.
Смотрите-ка. Я бы, возможно, поверила в ваши умные догадки, если бы они не пестрили трещинами, да и, как говорится, «хитрец не перехитрил сам себя».
Для начала – разве этот путь лежит в основе плана эвакуации? Нет. Тут никто не ходит в такие часы, за исключением сотрудников исследовательского центра. В иные часы – тут так же немноголюдно, даже с учетом близ находящейся библиотеки.
Следуя дальше, мы приходим к выводам, что вас тут, априори, не должно было быть. И это было бы правильно. Почему? А разве не запрещено уставом Академии спускаться в эти подвалы? Или, быть может, я завела вас сюда под руку, как малого ребенка? Скорее, если смотреть истинно, то вы вскочили в них, гонимые своим любопытством, как алчная блоха вскакивает на шкуру псины, чтобы вкусить крови.
Ну и напоследок, в конце-то концов, я назначена куратором при данной эвакуации, и проверять незакрытые помещения – моя обязанность. При том, как вы думаете, я похожа на силача, да и кто из нас двоих сильнее физически – вы или я? Магии то, мы, как не крути – лишены обе и абсолютно. А теперь, если вы, сквозь пелену своего страха, услышали хотя бы одно из моих предложений, хорошенько подумайте, и сделайте выводы. Благо, времени у нас предостаточно.
Уголки губ магистра растягиваются усталым месяцем улыбки, носок туфли касается пола и шаркает при каждом движении ноги вперед-назад. Шанталь разминает затекшую шею, давая Адель время на размышления. И вспоминает одну старую сказку, слышанную ею от нянечки ещё в юном возрасте.
Тогда, в морозные вечера, нянечка старалась запугать юную Шанталь. И часто вела повествование о человеке с серебряным языком, твердым – как металл, лживым и, конечно же, магическим. Так вот, чтобы не говорил обладатель такого чудесного дара, а как оказалось на самом деле, проклятия, люди понимали это наоборот, и никогда не могли услышать из его уст правду, пытался ли он сказать честно, или же, наоборот, врал. Обойти это проклятие было невозможно, к каким бы ухищрениям страдалец не прибегал, к каким бы магам не обращался. В итоге – он сошел с ума, от отчаянья и безысходности, впрочем, и от того, что чтобы он не говорил – люди вторили ему абсолютно иное, и спрашивали, не помешался ли он. Можно было бы приравнять к этой истории выражение «Говори человеку что он свинья в течении месяца – и человек захрюкает». 
-Ну так что, вы испугались сами, или вспомнили все те лестные отзывы о моей персоне среди вашего коллектива? – Шанталь улыбнулась ещё раз. – Эти предохранители, насколько мне известно, разрабатывались для всяких непослушных магов. Например, тех, кто лезет в Изнанку. Но, не желая останавливаться на достигнутом, наши ученые пытаются создать нечто, что могло бы блокировать одного мага, не влияя на других, и, право же, магических существ, которые могут причинить вред нам с вами. А испытания проводят на этом. На том, что за вашей спиной.

Называть всуе Акала, и прочих, ему подобных, по имени, было бессмысленно. Можно было бы заприметить ещё в детстве, что выражая злость и безысходность именем нарицательным, человек ничего не меняет, не запускает никаких процессов, никак не влияет на реальность недобрым словом. Разве что, предполагается, что ему сделается легче от эмоционального выплеска. По крайней мере, так заверяют «врачеватели душ», приверженцы лечить своего пациента кружечкой добротного чая с ромашкой и мятой, да разговором по душам. Это соблазняет людей настолько, насколько мясной и обильный стол соблазняет больного булимией. И они веруют в силу, существование которой находится под сомнением. Скажем, в итоге получается больше вопросов, нежели ответов.
Шанталь тоже чувствовала себя неким врачевателем, которому необходимо выслушать симптомы больного, или банально дать ему время выговориться. Порою хвори отступают только от того, что человек рассказывает о них, и перестает зацикливаться на своем несчастье. Потому госпожа Эвнике не мешала Адель говорить, смиренно слушая её до поры до времени, и отвечая легкими кивками в такт. Слова о том, что магистр права, изреченные юными устами – её не польстили. Возможно, в иной ситуации, она бы усмехнулась этой маленькой победе где-то в мыслях, отметив, что нерадивый студент внял нравоучениям и фактам, и немного бы погордилась своим красноречием и доступностью сказанного; но только в совершенно иных обстоятельствах. Нынешнее же положение дел заставляло её понуро хмуриться, покусывать губу, и смотреть ничего не значащим взглядом во влажную стену, заслушиваясь стекающими каплями. Выдержав паузу, и махнув рукой, Шанталь лишь тихонько вставила свое «и» в монолог таррэ:
- И смелые, и не смелые – вы все доставляете проблемы. Иного от вас ждать и не приходится. Это закономерная ступень проб и ошибок, да и проявление индивидуальных черт. Тех, в кого нельзя запустить хоть мелкий камушек – не существует, иначе тогда бы существовал всеми искомый идеал. 
Однако, что могла ответить магистр – на последующий, фамильярный вопрос? Она лишь подняла бровь, и с видом человека, который не может донести банальную истину до тугодума, решила все-таки высказаться: - Скажем, признаваться я вам не обязана, верно? Вы уже немного путаете наши роли местами. Голос магистра строг, а брови все сильнее нависают над глазами, тогда, когда пальцы поглаживают ближайший амулет, немного отличный от всех прочих, блестящий на деревянной поверхности стола.
-Вам так любопытно допытываться чьих-то судеб, чтобы подтвердить свою правоту и оправдать себя в обеих парах глаз  - сразу, что можно только диву даваться. Все мы были юными, и все мы выбирали неправильные дороги. Наша с вами разница лишь в том – что я опытнее, и, что уж говорить, умнее. В остальном мы не так и сильно различны. Лезла я в неё или нет, не имеет никакого значения. Но я могу вам точно сказать на опыте тех, кто старался туда попасть, отведать вкус запретного плода, и прочее – это никогда, и ничем хорошим, кстати, не заканчивалось. Люди погибали, сходили с ума, обзаводились тяжелыми родовыми проклятьями, лишались души, и вовсе – пропадали. Нет на моей памяти никого, кто принес бы оттуда какую - то полезную вещь или весть. Исследования изнанки – опаснейшее дело, с которым зачастую не справляются даже профессионалы, не говоря о юных студентах. Если бы не было жесткого контроля, то вы бы передохли, как крысы. Твари, что живут там – не выдумки, и им не принципиально, убивать меня – или убивать вас. Я могу изгнать неких из них, но большая часть – убьет меня, как и убьет вас. И им глубоко все равно, сколько заклинаний вы знаете, насколько талантливы, насколько умны. Есть то – что не изучено, и не подвластно. Это место – не лоно матери. Да и сколько вас уже таких было, кто только и говорил об Изнанке, и грезил ею. К счастью – лишь немногим хватило глупости и сумасбродства, чтобы совершить настолько фантастический суицид.
Во время своей длинной и воистину занудной речи, однако, состоящей вплоть из правды и благих намерений, Шанталь с неприятной болью покинула нагретый край стола, подобралась к юной таррэ, и резким рывком потянула Адель на себя, так, что они столкнулись грудными клетками, а рука магистра легла на её талию. Сразу за женскими фигурами полыхнула зеленая, похожая по плотности на воду стена, о которую тут же послышался толчок и следующие за ним неразборчивые, но явно неприятные звуки.
-Вот о какой Изнанке может идти речь, если я сказала вам – за вашей спиной – угроза? А вы даже не удосужились обернуться, занятые разборками сами с собою.
Сейчас же оборачиваться и вовсе не стоило. Призрак, что находился сзади, за Адель, был доступен взору госпожи Эвнике. Он был древним. Действительно древним. Исследователи долго искали такового, и нашли, слишком опасного, дабы находиться с ним рядом приличный отрезок времени. Они перевезли его вместе с останками, которые хранили в других помещениях, недалеко от Академии; уйти из комнат «подопытному» не давали охранные заклинания и новоиспеченные амулеты. На вид он был отвратителен – местами проступали кости, кожа приобрела кирпично-зеленый оттенок, глаза полыхали злобой. Людям случалось говорить о «призраках-маньяках», тех, что убивали людей, много и без разбору. И этот был таковым. Он был настолько худ, его одежда из грубого холста была настоль велика и свободна, что нельзя было определить, мужчина это, или женщина. Сальные, черные космы закрывали его лицо, но если присмотреться, то можно было заметить, что у него частично отсутствовала челюсть. Он не был настроен разговаривать, с ним нельзя было договориться. Он желал убивать.
Если бы Шанталь и Адель пришли сюда пару дней позже – его бы уже изгнали. Исследователи – сумасброды и безумцы, но не дураки. Потенциально опасное существо не стали бы держать слишком долго на этом свете, особенно рядом с таким количеством учеников. Но на данный момент – все было невероятно опасно.
После встречи с антимагическим щитом – призрак поплыл, часть его конечностей обратилась туманом, а лик искорежило так, будто его пытают на протяжении столетий. Шанталь отпустила Адель, и пригнулась за ломиками, что лежали под столом.
-Смотрите, и думайте. Вокруг нас – ограничители. Мы не сможем творить магию, ни под каким условием. Можете попробовать – будет невероятно больно. Соли у нас тоже нет, но есть парочка железных ломов – мы можем рассеять призрака, на какое-то время. Этот субчик объявится совсем скоро, ибо он очень долго ходит по этой земле, и вряд ли в нем осталось что-то человеческое, несмотря на вашу симпатию к этим созданиям. Только за последние несколько лет он убил более 80 человек. Его должны были уничтожить, что и сделают, разве что играет тот фактор, что его пустили как расходный материал для эксперимента. Так сказать – не пропадать же добру понапрасну? Более того, не могу отвечать за любые наши действия – поскольку могут быть нестабильные и аномальные реакции, связанные с нарушенным магическим фоном. А теперь смотрите влево, - Шанталь указала перстом в стену, - вон там ваш запасной выход. Охранка снимается накопителем, лежащим рядом. В нем – плетение, которое не среагирует на ограничители. Проблему же составляет то, что дверь со временем отсырела и заржавела, на ней висит замок, и я не знаю, даже с ломом, хватит ли у нас сил открыть её. Думаю, что нет.
О прочем говорить Шанталь не стала. Не стала упоминать «личного» призрака её студентки, привязанного к ней, и не менее подверженного всем колебаниям и аномальным реакциям. Не стала ставить на место свою талантливую, но явно посредственно относящуюся к науке ученицу. Сейчас она была в большей степени самой собой, нежели исполняла роль преподавателя. Конечно, она уже подала сигнал с магического браслета, ещё при входе, о чрезвычайном положении – но говорить об этом Адель – вовсе не собиралась. Тем паче, она не знала, когда за ними придут, и во всей суматохе псевдо эвакуации разберут, где тревога истинная, а где учебная. Она даст Адель все шансы проявить себя, испугаться, подумать, набраться какого-никакого опыта. Надерет ей уши – гораздо позже. Помогать ей магистр тоже не собиралась. Пусть вертится сама, как ей заблагорассудится, вникает в истинное положение дел. Единственное, что она сделает – не даст Адель умереть, или получить серьезные ранения. В конце - концов, госпожа Эвнике ответственна за неё, да и убивать студентов с помощью их собственной глупости, на досуге, не предпочитает.

Происходящее, как часто случается с неожиданными для нас событиями, казалось все более и более нелепым. Каким - то преувеличенным и гротескным казался юношеский максимализм Адель, фатовскими чудились её выходки. Не менее гиперболизированными казались речи Шанталь, и её мандранская холодность. Да и изъяснялась женщина, как можно отметить, не вполне педагогически, выходя за обусловленные рамки стилей общения между учителем и учеником.
Во всем этом трепете страха и издевок – не хватало подмостков.  Круговорот неизменных явлений явственно походил на театральную постановку в актовом зале Академии. Подвалы – лишь декорация. Одежда – костюмы. Слова – отрепетированные роли. Как для реальности, события не располагали к иллюзиям и размышлениям, но как сценка в амплуа театрального коллектива – однозначно сорвали бы аплодисменты, как поучительная трагикомедия с почти, что глубоким смыслом.
Госпожа Эвнике не требовала от Адель железного спокойствия, не требовала от неё наработанной за годы выдержки. Они не выступали перед коллективом, толпой зрителей; они распутывали переплетенные нити опасности; можно только представить, сколько адреналина блуждало по телу таррэ. Можно заметить и то, как дрожали её пальцы и плечи, незащищенные перед абстрактной, почти невидимой угрозой, готовой прийти с любой стороны, в любой момент. Её страх был обоснован, он был естественен. Был реален.
Более того, почти всякий выбор, сделанный таррэ в данной ситуации, был бы правильным. Правильным было бы прятаться за кратковременные щиты и изгонять призраков железом; правильным было бы пытаться выломать дверь. Шансы на выживание в обоих случаях были приблизительно равны, и не сильно отличались в процентном соотношении выживаемости. Один предпочитает ждать, другой предпочитает действовать…кто из них прав? Можно умереть в ожидании, можно сломать шею от слишком резко возникшего на пути препятствия, с которым встретится твоя голова. Спешка почти никогда не бывает уместна, но и затяжное ожидание имеет место быть только в осадах.
- Вы считаете, мы можем попробовать...?
-Шансы есть всегда, но, мы же не прорицатели, чтобы знать, сколько их. – Шанталь скрестила руки перед собой. – Однако мы не задумываемся об этом, когда делаем примитивнейший выбор. Гадалка может сделать расклад, мы же – должны полагаться на интуицию. Если вы считаете этот выбор правильным– не предавайтесь сомнениям. Всякие сомнения – яд.
Наступил следующий акт представления. Адель ринулась в бой то ли с обстоятельствами, то ли со своими страхами, стремясь вырваться из клетки, в которой очутилась не по доброй воле, но и по своему желанию одновременно. Шанталь бы не хотела, чтобы она разбиралась со всем этим, да и не намеренно завела её в эти подвалы. С каким-то замиранием в грудине она наблюдала за тем, как Адель оступается, падает, а накопитель закатывается под ближайший стол, превращая свое местонахождение в таинство. Было бы хорошо, если бы она не разбила себе нос или чего похуже.
Шанталь обходит свое место, наблюдая, как истончается дымка щита – эти вещи пока ещё очень недолговечны. Они недоработаны. И сколько их в запасе? Две, три? В любом случае – мало.
Она подходит к следующему, как безэмоциональное изваяние, уверенным росчерком заносит руку, и останавливает кисть над мигающим зеленым глазом, круглой сферой, помещенной в медную оправу. От ограничителя почти, что исходит жар, искажающий воздух. Она активирует его при любой опасности, угрожающей её ученице. А пока что только удивленно поднимает брови на её призыв: «покажись». Девочка опять верит в дружбу с призраками и пытается  с ними говорить. На это магистр качает головой. В таких условиях – даже от людей не всегда можно ожидать адекватной реакции. Даже люди и прочие расы – подвержены панике, состоянию аффекта, действию амулетов, чар и зелий. То же самое с призраками – они чувствительная субстанция, не отличающаяся высоким дружелюбием в подобных ситуациях.
-Адель, будьте осторожны. Ваша позиция – что тьма – это защита, верна. Но вы относитесь к ней, скорее, как к существу одушевленному, некому коллективному бессознательному. Будто бы она придет к вам на помощь, если вы окажетесь в беде, а ваши друзья, пусть они и призраки, никогда не предадут вас. – Шанталь на секунду замолчала, рассматривая, куда же закатился блок-накопитель, и заодно зорко наблюдая за тем, что происходит с её подопечной. – Но, по сути, тьма – не более чем тьма. Она как ломик в вашей руке. Ты хватаешь её, управляешь ею, но вплоть до того, пока она подчиняется твоей воле. Магия – прекрасна, и магия – достойна любви, но она – всего лишь отображение твоих мыслей и твоей воли. Не будь это таковым – маги тьмы не умирали бы по ночам. Маги света – средь бела дня. Маги огня не сгорали бы, маги воды – не тонули, а магов воздуха – нельзя было бы задушить.
Шанталь по-прежнему не вмешивается в события, не смотря на то, что ситуация начинает накаляться и становиться все острее, а атмосфера – неприятнее. Так же неприятна бывает пиявка, вцепившаяся в подколенные нервы и сосущая кровь. Магистр Эвнике, хотя со это может выглядеть иначе, держит ситуацию под контролем; тем более, что они только и могут – крутиться меж больших камней, всяческих преград и прочего хлама, в ожидании часа «икс».
И все же, Шанталь иногда искренне удивлялась, что студенты не могут осознать отдельных банальных вещей. Иногда она чувствовала себя неким «убийцей мечты» или «разрушителем иллюзий». Будь бы госпожа Эвнике чуточку чувствительней к таким вещам, то наверняка бы ужасно расстраивалась каждый раз, когда бы ей приходилось невежественно вторгаться в чужой мироуклад. И, иногда, непонимание доходило до таких высот, что юные, только стоящие на пороге жизни, у блаженных врат неизвестного и длинного будущего ученики, не осознавали, что все их наставники тоже были экспрессивны, если не являются таковыми сейчас. Тоже боялись того, с чем сталкивались, и не знали, как выйти из положения (а порою не знают и до сих пор), прогуливали занятия и напивались. А ещё – пережили многие кошмары наяву, убивали людей и отвечали за свои поступки, ибо за всё – своя плата в назначенный срок. Порою непонимание – сущее блаженство. Жаль, что понимание, которое временами – суть чудовище, однажды все-таки приходит.
А пока, леди Кьюртен, после этой подпольной вылазки, вам уж точно будет что рассказать, а может быть – и чем похвастаться перед вашими однокурсниками.

За пределами Академии все стремительнее холодало; дождевые капли становились крупнее, улица окрасилась в непроглядно-серый графит. Ветер взбунтовался против людей, и хлестал их по рукам, щекам, взметал вверх волосы и полы одежд. Он пробирался и в подвалы, завывая, как страшный зверь, что вывернет из-за угла на толстых, когтистых лапах.
Шанталь же молча наблюдала за Делией, надеясь, что та не замерзнет и не заболеет, да не получит никаких травм. Девчонка не была посредственной ученицей, но и не развивала своих талантов в нужную сторону. Она пыталась вкусить дары молодости, не думая о «лишних вещах». Девочке не хотелось забивать свою голову ненужным прахом. Она пока ещё могла позволить себе  думать, что во всем права; и с этой своей самоуверенностью – завоевывать сердца людей. Всему приходит своё время. Однажды она станет мастером, после, возможно, магистром. Пожалуй, Шанталь бы сказала, что её любопытство уж очень неуёмно, и с уверенностью бы подчеркнула, что она не отдаст свое предпочтение магии, как цели жизни. Скорее всего, она будет искать приключения и путешествовать, нежели сидеть за книгами и трактатами. Разве уж сделает ей чье-то письмо комплимент и отметит, сколь по моде сделан её нынешний, богатый наряд?
Так что, пускай, спит за занятиями, уложив свою длинноволосую голову на руки. Пускай болтает с одногруппниками о тревожащих молодежь вещах. Пускай гуляет на вечеринках и пьет «дамские напитки». Шанталь окончательно убедилась в натуре, что стоит перед ней. Девушка, жаждущая, чтобы каждый день не был похож на предыдущий, с вздорным характером, но часто сомневающаяся в своих позициях. Что же, и учиться она, может лишь тогда, когда её заинтересовывают до мозга костей, или всецело зажимают в тиски. Если бы та не упрямилась, Шанталь бы нашла к ней подход. Но раз уж их отношения вышли именно этим боком, то ситуация превратилась в «тиски» исключительно по воле случая. Верить ли в Богов после этого? Госпожа Эвнике удовлетворенно хмыкнула. Не стоит.
Действия ученицы не вызывали у неё нареканий. Она не растерялась, как растерялись бы многие на её месте. Она всячески пыталась спастись, не забывая о некой предусмотрительности и осторожности. Не стала нелепо биться о возникшие преграды. Однако эмоции презабавно сменяли свои маски на её лице. То страх, то удивление, то непонимание, а то и решимость смешивали краски и рисовали всё новый образ. Каково отбиваться от собственного друга, который недавно был так похож на человека, а сейчас похож на исчадие  с изнанки, извергающее вместо пены бешенства – эктоплазму?
- Это был… просто Джей! Вы видели?? Он совсем не опасен, это все искаженный магический фон… Это он раздражает их, сводит с ума…
- Сводит с ума? А разве безумцы – не опасны? – вторила Шанталь, и тут же подалась вперед, наблюдая, как ситуация начинает играть совершенно новыми узорами из калейдоскопа.
Едва накопитель зашел в положенный ему паз, что-то слабо мигнуло. Затем искры полетели в разные стороны, и влево, и вправо, и вверх, и на пол. Похожие на бенгальские огоньки, они прыгали и затухали с треском, шипением, смердящим дымком. Следом за этим комнату окрасило яркое свечение, и даже не желая кричать «Ложись», Шанталь повалила Адель на пол, лицом вниз, за момент до того, как над их спинами прошла магическая волна. Она отскочила от одной стены, встретила другую, мечась между ними, словно бумеранг. Ограничители активировались один за другим, частично рассеивая её и разряжая магический фон. Сначала взорвался один амулет, затем второй. Паз превратился в оплавившийся кусок металла, что, впрочем, сняло защиту. Шанталь была все так же уверена, что даже в этом случае их сил не хватит, чтобы открыть дверь, которой давно не пользовались. Ржавчина крепко спаяла раму с дверью, едва ли она поддастся двум барышням. Волна обратилась множеством зигзагов, двигавшихся в хаотичном порядке. Они, как маленькие молнии, метались всюду, ударяя возле ног и голов лежавших девиц, попадая в магические ограничители и съедаемые ими, проходили разрядами сквозь призраков. Вспышки смазали все перед глазами, не давая ориентироваться в бесконечном мигании света и тьмы. Собравшись клином, они нанесли свой последний удар – в стену. Стена выдержала, но камни, передавая импульсы и вибрации, заставили гудеть добрую половину здания. Поднимаясь от пола, они уходили вниз, в землю, и поднимались вверх, на волю. С потолка посыпалась крошка, затесавшись в волосах и покрыв одежды серым слоем. Мелкие камешки застучали по полу.
Осторожно поднимаясь и оглядываясь, слегка отряхнув свое платье, Шанталь подала руку Адель. Она не сочла нужным объяснять происходящее, поскольку, по её мнению, все и так было очевидно. Аномальный магический фон, давно не используемая дверь – вот и результат вышел непредсказуемым и потенциально травмирующим. Впрочем, магистр Эвнике не преминула подбодрить Адель в своей манере:
-Вот после такой феерии, вас уж точно спасут, коллега. Громыхнуло так, что будь хоть трижды эвакуация, а кто-то уже, несомненно, мчится сюда, выяснять, в чем же дело.
Ниоткуда взявшийся ветер больно хлестанул по лицу. Один из амулетов треснул, свечи посыпались на пол. Вновь материализовавшийся призрак, нет, не Джей, хотя тот тоже был неподалеку и, вероятно, готовился к следующему нападению, двинулся в сторону дам. Его лицо выражало нечеловеческую ненависть. Шанталь почувствовала толчок, заставивший её сделать два шага назад и повернуть ломик вбок, для удобного замаха и удара.
- Вставайте, и пойдем к выходу, живо. Магических ограничителей все ещё достаточно чтобы глушить нас, но уже недостаточно, чтобы глушить его. Сейчас он будет либо атаковать, либо тянуть энергию. Времени, чтобы ломать эту дверь – у нас нет, и я уверена, что по наши души уже идет как минимум несколько человек. В данном случае бросаться на призраков грудью – точно бессмысленно. Как бы нелепо не звучало, но иногда и сильные маги - бывают бессильны.

Краски мира стали сырыми и смазанными, пахло камнем. Эта осень обещала быть особенно холодной. Крупные, ледяные капли стекали по лбу Магистра Хальда, и струились за уши с ухоженных черных волос. Те облепили его голову мокрыми щупальцами, и казалось, словно влюбленный осьминог захватил в свои объятия беспомощную жертву. Эти жидкие чернильные полосы то и дело лезли мужчине в глаза, заставляя его взмахивать рукой и подымать хоровод брызг, летящих в разные стороны, посреди непрекращающегося ливня. Помимо того, магистр раз за разом поднимал свой мозолистый палец, словно в назидание. Но перст не метал молнии гнева; он попеременно указывал, то на одного, то на другого студента. Ученики жались друг к другу, чтобы спастись от пронизывающего насквозь холода, который изучал их тела не хуже, чем изучают путаны своих любовников. Площадь была забита людьми, а юные адепты магических наук походили на вымокших котят и птенцов.  «Сущие дети», - подумал преподаватель, отвлекаясь от своего, несомненно, скучного занятия.
Пересчитать «левый фланг» - такова была его сегодняшняя работа. «Семьдесят два, семьдесят четыре…» - считал про себя Хальд, стараясь не сбиться. Это давалось ему с неким усилием, ибо студенты то и дело проводили какие-то замысловатые рокировки, меняясь местами, хотя им сказали выстроиться по парам. Он готов был поклясться, что Фирс стоял во второй двойке, а уже находится в четвертой. Более того, не выполняя требований, некоторые стояли в одиночку, некоторые неразлучными троицами, а какой-то коллектив умудрился и вовсе сбиться в полукруг. Это существенно затрудняло подсчет. Пару раз преподаватель, да простят его светлые боги, поминал Тейара всуе, как и мелких пакостников, наподобие лешего, но надо было видеть, как он подпрыгнул и подскочил, когда здание, нежданно-негаданно, сотряслось подобно взорвавшейся бочке с порохом.
Разномастные преподавательские взоры сразу устремились к Академии, серые и карие, синие и зеленые. Разноцветными созвездиями они пересекались с взглядами собственных коллег. Одни попытались унять зарождающуюся тревогу, грозящие перейти в панику, ибо нет ничего заразнее беспокойства. Другие, в количестве четверых человек, сплотились в маленький отряд разведчиков, и крайне поспешно нырнули косяком блестящих рыб внутрь здания, через ворота главного входа. 
-Так что это – не учебка? – спросил щупленький юноша у рядом стоящего товарища, наблюдая как его преподаватель, бросая фразу на подобии «Глянем, что там такое», исчезает из поля обзора. Его собеседник встрепенулся и нахохлился, пробурчав в воротник своего плаща: - Да Тейар их пойми, но вроде как, испугались не на шутку. Вон экак Хальд подпрыгнул. Хотя, они могли бы хотя бы создать нам воздушный купол, а то стоим на этой площади под дождем добрых полчаса и уже по самое колено утопаем в лужах.  Юноша, конечно, преувеличивал.Они утопали почти, что по щиколотку и только потому, что выбрали неудачное место.
-Ишь как изнежились, купол им подавай. Может и огоньку поддать? – презрительно спросил завхоз двух недовольных жизнью, поддерживая над собственной головой какую-то ткань, мало-мальски спасавшую его от стихии. – Ух, поедете вы на практику, без своих куполов и прочих ветродуек. Аж занятно представить, каково вам будет.
Пока студенты, не уставая жаловаться на несправедливое отношение к их важным персонам со стороны преподавателей, пытались прознать хоть что-то о странном гуле, охватившем мрачное здание, отряд разведчиков уже поднялся на нужный этаж.
Хальд, задумчиво поглаживая подбородок, обратился к одновременно и встревоженным и недовольным коллегам: - Это, наверняка, что-то в исследовательском. Я когда проходил – захлопнул дверь. Да и, если подумать, нечему в этой стороне больше взрываться.
-Ага, разве что фолиантам, от скопившейся в них пыли. – Поддакнула юная ассистентка магистра Нэнхе, прибывшая вместе с ней из Таллема по обмену специалистами. -  Надо было бы хотя бы посмотреть, есть ли там кто. А то, знаете ли,  потом придется отвечать за жизнь этих любопытных засранцев.
Магистр Нэнхе неодобрительно посмотрела на свою ассистентку, ощутимо скривившись на слове «засранцы». – Нельзя так о юных дарованиях. Тем более, когда сама от них не так-то и далеко ушла. Эвакуации – нужное дело, но никто не застрахован от ошибок и чрезвычайных ситуаций. Порой происходят и подобные эксцессы.
Единственный представитель исследовательского корпуса понуро и загадочно молчал, оставляя за собой мокрые пятна, стекающие с мантии на пол. Ловким гепардом из-за угла выскочила магистр Ллэр, бойко перехватив отряд. Задержавшись на миг, она вновь набрала скорость, улетая быстрой птицей вперед них: - В той стороне магистр Эвнике, она передала сигнал. Поскольку он был довольно слаб, я не обратила на него внимания, и только сейчас поняла в чем дело. Там же ограничители, мать их.
Исследователь молча достал ключ, Хальд вновь выругался себе под нос – вот что с ним сделали спешка и нервозность, и пятеро человек, наконец-то, оказались в нужном коридоре. Осталось пройти его до конца и отпереть дверь. Очередная молния окрасила стены в неестественно белый цвет, но и он посерел, потому что все краски мира – стали сырыми и смазанными.
***
Однако в подвалах разворачивалась совсем иная история, пусть им и суждено было стать единым цельным рассказом. Пока спасательный отряд продвигался к заветной цели, мало  подозревающая об их приближении Адель тихонько ругалась. Это на какой-то момент разрядило накаленную обстановку, как разряжает тяжелые ситуации любой воистину человеческий поступок. Честное выражение эмоций, не обремененное всяческой благовоспитанностью и приличным возрастом, показалось леди Эвнике на удивление приятным. Юность богата на живые и правдивые слова, пусть и бывает неосторожна в выражении собственных мыслей. Да простит Шанталь Адель и её предки, но последующие фразы девушки нарисовали поверх её образа – лик воинственной сельской женщины.
Адель напоминала Шанталь чью-то мать или хранительницу очага, заприметившую из окна своей хаты злостного мага, поднимающего покойников на местном, облюбованном Габриэль кладбище. Или же, того самого призрака, с которым они столкнулись воочию. Эта забавная ассоциация возникла спонтанно; а сложилась из того, что и Адель, и воображаемой женщине – было совершенно всё равно, кто перед ними. Не смотря на собственный, вполне природный страх, они обе, рьяно и опрометчиво, безумно храбро, бросились бы спасать себя и других от всякой возможной угрозы. В руках Адель находился ломик, в руках воображаемой женщины – кочерга или вилы, но изреченная фраза «Мы его!» - отлично подошла им обеим. К сожалению, связать их полностью, даже при большом усердии, не получилось бы ни у кого. Ну не могла Шанталь представить юную таррэ в крестьянских одеждах, да с перекинутым через плечо коромыслом. Уж слишком изящна и привлекательна была суккубия для дам, привыкших к тяжелой работе и загоревших до цвета ржаного хлеба.
- Магистр Эвнике! Как знаете - может за нами и спустятся, но я хочу выйти отсюда живой... И желательно целой. Мы с Вами должны смотреть в обе стороны – здесь минимум два диких призрака, нельзя им позволить подкрасться…
Сказать, что призраки собирались подкрасться к женщинам, было, конечно, почти невозможно и во много крат преувеличено. Пусть те находились на чужой территории, но, несомненно, поменялись с людьми ролями. Теперь они играли по другому сценарию: люди чужаки, они же – хозяева этого места. А разве хозяевам есть нужда скрываться или появляться из ниоткуда, если они могли творить что захотят абсолютно безнаказанно? Эти сущности были не просто чувствительны, а ультрачувствительны к магическому фону и магии тьмы. Они прекрасно могли осознать свое превосходство над женщинами. И даже – устроить охоту и жестокую расправу.
Впрочем, Шанталь тут же согласилась с ученицей в другом вопросе. Выйти отсюда живыми и желательно целыми – им не помешало бы уж точно. Порою лечить раны слишком муторно, а жизнь вернуть, так и вовсе, конечно же, невозможно. Перцу добавляло и то, что как ни крути, да с какой стороны не заглядывай, магистр Эвнике чувствовала на своих плечах довольно весомый груз ответственности. Конечно, магистр Эвнике никоим образом не была виновата в том, что её любопытная адептка сунула свой нос в потенциально опасные для жизни места. Но раз уж Таль педагог и ответственная за эвакуацию, она была вынуждена последовать за ней и следить за тем, чтобы студентка получила как можно меньше ущерба различного рода. Если с Адель что-то случится, Шанталь не снимут с поста, но ей будет крайне неприятно от собственной некомпетентности. Уж не любила она губить чужие жизни, когда те даже не сумели распуститься. Более того – какое же пятно на её идеальную репутацию!
-Данный тактический ход – неплох. – В этот раз похвала была объективной, сухой и краткой. Ход был действительно неплох, но в положении, которое избрала Адель, они оказывались на равных. Шанталь же желала это равенство уменьшить, и обернуться лицом к подвалам, а Адель направить в сторону выхода. Как преподаватель госпожа Эвнике предпочла бы, дабы, как только откроют дверь – её студентка незамедлительно покинула помещение.
Призраки, играя по своим правилам, вновь исчезли. Сначала из тьмы показались острые когти, за ними тонкие руки, и только после этого – остальное тело. Ждать или наблюдать противник не стал. Он пригнулся и, сделав дугообразное движение, нанес удар в район коленей, который удалось отразить лишь частично. Повреждений не было, но была боль, вновь заставившая сделать пару шагов и сдвинуть позицию.  Призраки были разумными существами, и, спустя какое-то время поняли, что от ломиков не мешало бы и уклоняться. Они усердно искали брешь в обороне. Эктоплазма, упала на пол со странным шлепком, словно была знамением. Тут же заново поднявшийся ветер, в этот раз, был воистину чудовищен. Волосы болезненно захлестали Шанталь по лицу, как и мантия, в которую была облачена Адель. Он заметался меж потолком, полом и стенами как яростный заключенный, и на миг обратился спиральной воронкой. Мигом погасли все свечи, и комната погрузилась в плен абсолютного мрака. Шанталь почувствовала передвигающийся в воздухе холод, а после – режущий удар в запястье. И всё это во тьме, где на какое-то мгновение исчезла даже она сама.
Тусклый свет из открытой двери показался ослепительным. Не задумываясь ни на секунду, Шанталь подхватила Адель под локоть и рванула вверх, по ступеням, навстречу коридору. Призраки рванули следом. К счастью для людей, и к несчастью для призраков, власть их – закончилась. Стоило магистру почувствовать легкость, словно с неё сняли кандалы, вновь ощутить присутствие магии, которое опьяняло не хуже лучших из вин, как Шанталь произвела изгнание почти мгновенно. Она, как могущественная волшебница, не нуждалась ни в чем, кроме энергии и желания, которым люди называют мысли. Она предостерегающе подняла руку, оборачиваясь к остальным преподавателям спиной:
-Пусть со своим призраком девочка разберется сама, думаю, это не представляет для неё проблемы.
И тут же бросив взгляд на представителя исследовательского центра, осуждающе добавила: - Я понимаю, что такова ваша специальность – работать с очень опасными вещами и добывать для нас знания, но все же, не стоит забывать, что двери нужно закрывать. Боюсь, уважаемый Эдвард Корнуэл и не подозревал, что в его Академии учеников будет поджидать такая опасность. Даже не хочу представлять, как теперь он ворочается в гробу с отменным недовольством. Только после этого она произнесла сдержанные благодарности, решив, что поговорит с Адель единолично, напоследок прочитав немного морали. Почем ей сейчас выслушивать всех остальных, если в курсе событий – только они обе?