Во всем произошедшем сегодняшним днем – было сплошное безумие, за которое придется понести тяжелую плату. Господин Велиус и госпожа Эвнике должны были получить наказание и заплатить за содеянные ошибки уже тогда, когда встретили друг-друга у огромного валуна. А может быть, гораздо раньше этого рокового часа.
Слишком темно стало на сердце, как зимой в чернолесье; притом - уж слишком сладко, да слишком горестно, как для одного мига. Казалось, что оно вот-вот разобьется, ибо нахлынувшее удовольствие было сродни отчаянью, заполнившему рот вязким грейпфрутовым соком. Все события оказались пречерной смолой, каким-то нелепым самообманом, от которого захотелось встряхнуть головой и умыться ледяной крошкой. Разве сердце может разбиться?
За радостью пришедшего экстаза – нахлынула волна спокойной, но болезненной печали. Всего пару минут назад – она отдавала себя страсти и кратковременности момента не менее чем полностью, забываясь за всеми поцелуями и движениями внутри себя, забываясь настолько, что совсем позабыла о таком понятии как «личность». О понятиях «мысли», «ум» и «сознание» - тоже. Уже по завершении танца двух змей, Шанталь с девчачьим, наивным, безмозглым восторгом прокручивала моменты недавнего соития. Не раз она будет вспоминать это состояние – как апогей человеческой глупости. Никогда её так не «половинило» на две части, две противоположности. Она действовала одновременно осознанно – и совершенно бездумно. Случайный человек, случайный поступок, случайные чувства. Ах, почему же так дурно от того, что все подвластны влиянию момента на определенном этапе своей жизни? Словно бы они на день или час становятся одержимыми кем-то иным, не похожим на себя самого. И как итог, что толку – с этой близости?
Ленивые мысли копошились в голове дождевыми червями, складывались кольцами, но никаких размышлений о будущем – среди них не было. За разгоряченностью прижатых друг к другу тел, все ещё слитых, но после пика наслаждения – теряющих возбуждение, уже метался холод. По потной спине, по мокрой дорожке меж лопаток – на позвоночнике, чудилась ледяная корка. Все возвращалось на круги своя, с воем меж щелей ветхой двери, постукивания балок, свиста метели. Вяло и медленно моргая, Шанталь все ещё прижималась щекой и подбородком к мужской груди, стараясь сохранить тепло на чуть более долгий срок, чем ему положено было существовать. Она медленно, расфокусированным взглядом осматривала свои ягодицы и бедра, живот и ключицу Гектора, и все больше реальность вторгалась в объективное положение дел. Шанталь устало и нехотя приподнялась, чувствуя, как все силы уходят туда же, откуда они пришли до этого – в неизвестность, и, чувствуя, как нарастает болезненность от ран и неудобных положений, как начинает виться вокруг них – мороз. И все же, характерное скольжение, ушедшее наружу – её порадовало, хоть и окончательно опустошило.
Раз уж что-то подобное имело быть, то и стесняться ей было нечего. Голое тело – всего лишь тело без одежды, а уж тем паче, когда его касались совсем недавно, когда ласкали его изнутри. Шанталь подняла руки вверх, хрустнув пальцами и локтями, растягивая затекшую поясницу, сделав пару шагов на носочках. Сейчас можно было заметить, сколько синяков, укусов и царапин образовалось на её теле после их «любовных игр». И так же, насколько это её выпило. Расслабленность, несомненно, приятная, пришла вместе с темными тенями под глазами, впавшими щеками и нелепо-растерянным взглядом. Первые слова, которые сказала госпожа Эвнике, вышли скорее живыми, чем сухими, но хриплыми и надтреснутыми, настолько, что ей пришлось даже прокашляться:
-Наверно, было не очень благоразумно рвать нашу одежду. Теперь нам предстоит спать, в чем есть – тебе в штанах и сапогах, мне – и вовсе без одежды. И единственное что у нас есть помимо этого – все та же злополучная мантия.
Но, по правде, сил не было, ни у него, ни у неё, так что, встретившись взглядами, и обнаружив поднятую в приглашающем жесте руку, Шанталь вновь отбросив благоразумие, который раз за такой краткий период времени, заползла молодому человеку под руку, заворачиваясь вместе с ним, совершенно обнаженными, в мантию. Кажется, уснули они мгновенно, начинающие замерзать у тлеющего очага, у поспешно гаснущего пламени.
Неизвестно было Шанталь, каким сном спал Гектор, но ей было беспокойно. Она то и дело просыпалась в какой-то тревоге, лихорадке, дурном предчувствии, но едва её запястье попадало наружу, или хотя бы – кончик пальца выбирался из под ткани, как она тут же придвигалась поближе к теплому мужчине и проваливалась обратно. Это случилось с ней раз двадцать, и с каждым разом – что-то менялось. Что-то приближалось к ним, что-то стремительно надвигалось с востока, и это что-то было живым. В них текла кровь, была сила, они были сыты и одеты. Они были совсем рядом. Уже был слышен звон оружия и их шаги у самого входа в шахту. Шанталь подорвалась вверх, вытянувшись белым стеблем, и вцепилась Гектору в плечо. Едва раздался первый толчок тарана, её пальцы переместились на его щеки и сжали их, начав трясти голову из стороны в сторону, а голос все громче шептал, переходя на тихий злобный крик «просыпайся, просыпайся же». Объяснять, что либо, было бесполезно, стоило лишь открыть глаза, как все становилось понятно. Вернувшееся благоразумие подметило, что не так уж и велики шансы их «маленького воинства». Шанталь – искалеченная, с половиной резерва, голой грудью и ягодицами, кутающаяся в мантию – не была грозным врагом. Гектор, в штанах и ботинках, но без верха, и с ещё меньшим запасом магии – тоже. А две дюжины человек, одетых в доспехи, с полным резервом и хорошо наточенными мечами и кинжалами – таковыми являлись. Как бы сказал Гектор? Удача не на их стороне? Хорошо сейчас было бы оказаться в теплой постели.
Отступать было некуда, бежать тоже. Рука как испуганный хорек металась то к собственной шее, то к взбитой мочалке волос, спутанных и жестких. Нет, страшно девушке не было. Только ум, все ещё усталый, не отдохнувший, подверженный не успевшей пройти сонливости начинал лихорадочно метаться, думая, думая, думая. И думать было тяжело. Огненный маг уже начал просыпаться, то ли от её суетливых прикосновений, то ли от гула, вызванного вторым ударом тарана, которое эхом отдавалось по каменным сводам. Госпожа Эвнике, не теряя момента, ещё раз обхватила его плечи ладонями и затрясла горячее, мягкое тело, в дань прошедшей «ночи», незаметно и нежно скользнув пальцами по подбородку, губам и ключице, утерев в уголке рта – мокрую дорожку. Он больше не будет «её мужчиной» и «её любовником». В их прикосновениях больше не будет внезапно пришедшей и сразу же уснувшей любви, они уже расстались с тем наваждением, что танцевало в их головах прежде. Они уже не любовники, они – маги, они – путники, заключенные в холодных катакомбах, стоящие между жизнью и смертью, ищущие спасение. Мужчина и женщина, уже не принадлежащие друг - другу. Скорее – напарники по несчастью, знающие друг - друга чуть теснее, чем положено. И разве они будут требовать что-то друг от друга? Нет. Они отдали нечто – совершенно добровольно, не требуя ничего взамен, и не обязывая себя к долгосрочной ответственности. Одна ночь – это приятно. Но совсем не повод для длительных отношений. Ведь с кем не бывает? Искренне думала Шанталь, изначально зная, что их дороги ведут в разные стороны. Если он пойдет на запад, то она пойдет на восток. Если он юг, то она – на север.
-Гектор, вставай и надевай штаны, потому что если нужно сражаться или погибать – то это надо делать с прикрытым достоинством. Следующим ударом они доломают дверь. Она и так удивительно долго держалась для такой развалины.
Совсем немного юмора приходит из темноты, дабы разрядить обстановку и прошлую, и нынешнюю. Взгляд то и дело мечется в сторону выхода, и слышно, что нет метели. Земля мертва, мир мертв, нет ни солнца, ни снега, ни вьюги. И в этой обездвиженности есть только человеческое тепло, рядом и за дверью, шум, который производят их конечности, лязг амуниции и провизии. Уже очевидно, что те хорошо подготовлены, и не станут ждать, или давать время на размышление своим жертвам. Они будут брать напором, в очередной раз, занося таран, чтобы доломать дверь, которая пошла трещинами и обратится в щепки, чтобы сбить непрочные балки. Чтобы схватить их за ребра и сжать тиски. И уж точно – не будут с ними ласковы, и не будут вести себя благоразумно, прилежно и адекватно. И как в этом всем сыскать время для тактики и защиты, или хотя бы – найти место, где можно спрятаться? Нельзя не заметить, как во рту пересохло.
А невыносимый холод уже ластится к локтям и груди, кожа на теле слипается как молочная пленка, вены явственно проступают под краснеющей кожей, а пальцы – теряют подвижность. Этот вечер выдался невероятно студеным и обжигающе - ледяным. Будет ли следующий таким же, или…не будет вовсе?
Был у Шанталь один сильный страх, который она помнит столько же, сколько помнит саму себя и свое лицо в зеркале. Ужас настолько сильный по своей природе, что живот от него скручивало в металлические спирали. Не менее сильный, чем страх детей перед темнотой. Когда он пробуждался ото сна, то не давал ей никакого покоя, иногда ударяя приступами, но, как правило, медленно изводя. Она всегда боялась показаться некомпетентной; она не могла допустить ошибки в слове, оступиться в выражении. Любое выражение глупости, слетевшее с её языка, любое неправильное решение, которое оно смела озвучить совершенно внезапно, были для леди Эвнике как удар ниже пояса. 
