[ Орден Инквизиции, комната Бриенны ]
5 число месяца Страстного Танца 1647 года, вечер

До тех пор, пока за небольшим окошком не показались огни города, который накрывал закатный мрак, в экипаже царило молчание. Извозчик воспринял пожелание Ричарда не медлить самым буквальным образом, бодро выслав лошадей в стремительную рысь и не подумав притормозить ни на единой колдобине, коей щедро была усыпана дорога к Ордену. Всю эту часть пути Верол просто держался за предусмотрительно вделанную в стенку ручку и ничем не выдавал своего раздражения. О нем говорило лишь нервное постукивание трости, когда инквизитору не удавалось предугадать очередной прыжок и жесткое приземление, и наконечник с сильным шумом опускался на пол экипажа. После каждого такого прыжка Ричард поправлял очки. После каждого слышалась ругань извозчика, который винил во всем лошадей, хотя казалось бы, вот уж кто был последним в очереди виноватых. Только когда колеса обрели ровную почву под собой, а возница наконец вывел упряжку на утоптанную колею предместий, а после на мощеные улицы Ацилотса, Верол отпустил ручку и машинально поправил волосы. Он был более чем уверен, что предпочел бы не трястись в экипаже, а полететь вороном, представ перед гостями в ничуть не пострадавшем виде, но поделать уже было ничего нельзя. Комфорт пал в угоду приятному обществу белокурой леди с большим потенциалом.
Вместе с дорожными колдобинами ушел и шум, который делал бессмысленным любое начинание завести беседу. Но едва только он сменился монотонным гулом человеческой толпы снаружи, Верол заговорил.
- Как вы понимаете, это довольно серьезное мероприятие, на котором вам нужно будет произвести наиболее благоприятное впечатление. Ваше положение несколько усложняется тем, что прежде вас в высшем свеет не видели, это ваш дебют, и он требует еще большей ответственности. Разумеется, никто не должен знать, что мы с вами служим Ордену, и если про меня некоторые из них догадываются, то для вас это должно стать непреложным правилом. Высокая публика может показаться изысканной, приветливой и до крайности порядочной, но у большинства удивительно гнилое нутро. На вашем месте я был бы готов к тому, что на вас и так выльется очень много грязи сегодня. Незачем усугублять и давать повод ненавидеть вас в разы больше с самым непредсказуемым исходом. Вы удивитесь, если узнаете, сколько аристократов носит с собой яд или, скажем, кислоту. Например, в трости.
Неприметный набалдашник его собственной трости, не украшенный никакими пошлыми фигурами, блеснул в свете уличного фонаря. Наверняка многие думали так же и про Верола, он слишком походил на человека, в чьих рукавах непременно должны быть спрятаны всевозможные гадости. Вопреки мнениям, в корпусе его трости не было ни шпаги, ни полости под склянку с жидкостью. Это было простое украшение, не предназначенное даже для настоящей помощи при ходьбе. Наверное, именно это заставляло всех думать, что подвох все же должен был быть.
- Что касаемо моих требований. Я действительно надеюсь, что вы получите удовольствие от вечера, а потому не ставлю никаких условий. Но постарайтесь сохранить мою репутацию в ее нынешнем состоянии, мне не с руки терять лицо перед своими клиентами. И да, будьте осторожны. Помните, что я сказал об этой публике.
Искатель продолжал мастерски играть доброго дядюшку, который всеми фибрами своей души заботился о здравии и чести подопечной. Так надо было. Этого требовали правила приличия. Он ведь знал, что это сборище пираний сожрет Дезире и даже не подавится, обглодают каждую кость, унизят и обесчестят – морально, разумеется, потому что все прочее она уже отдала ему. Верол не сомневался, что она запутается в платье, оступится на непривычных каблуках и неловко налетит на кого-нибудь, ведь он не мог стоять с ней рядом безотрывно. Что она, возможно, даже поведется на обаяние какого-нибудь аристократишки или падет жертвой интриг и игр скучающих дамочек. Она была тряпичной игрушкой, которую инквизитор собирался кинуть бешеным собакам, чтобы посмотреть, как долго она продержится. И при этом он не мог решить, на что уповал больше: на то, что она продемонстрирует ему всю гамму мучений, либо же выдержит все это с достоинством. Первый вариант нашел бы отражение на том холсте, что он себе воображал. Второй – показал бы, что эта девочка может быть не только куском мяса, жертвой, обреченной на долгую и мучительную смерть от его рук. Было бы забавно увидеть ее в таком свете. Позволить ей шагнуть чуть выше, чтобы стать чуть более равной. Могла ли она?
Вопрос повис в воздухе. Остаток пути Ричард обдумывал его, всячески прокручивая этот сценарий у себя в голове. И чем больше он размышлял, тем любопытней ему становилось.
Тем временем экипаж уже въехал в самый приличный квартал Ацилотса и остановился у одного из поместий. Верол вышел наружу, а после помог ступить на землю и Дезире, предложив той руку. Едва только инквизитор рассчитался с возницей, тот так же лихо умчался прочь, пугая блудных кошек и ворон. Последние возмущались особенно – Верол это знал.
Миновав ворота и подъездную дорожку, которую обрамлял сад, гости поднялись на крыльцо и предстали перед дворецким. Вечер выдался до крайности теплым, а потому массивные входные двери не закрывались, позволяя приглашенным спокойно курсировать с улицы в дом и обратно. И хотя дворецкий получил самые полные распоряжения по поводу виновника торжества, коего здесь все слуги знали в лицо, Ричард все равно продемонстрировал ему два приглашения.
- Благодарю, господин Верол, - с очень легким поклоном проговорил дворецкий. – Господин Трисп велел сообщить о вашем появлении и передать вам, чтобы вы встретились с ним в главной зале. Он вас ждет.
И правда, они немного припозднились. Поблагодарив слугу, Ричард повел Дезире внутрь. Он ведь не сказал ей, по какому поводу было организовано торжество, и был более чем уверен, что сделал это совершенно зря. Лишние эмоции девушки оказались бы лишними.
Со всех стен на них смотрели его картины, одна из них резала глаз особенно. Ричард не хотел ее продавать, но маркиз предложил баснословную сумму, мгновенно сообразив, что этот экспонат может стать действительно ценным. Маркиз, конечно же, не мог знать, что же именно делало картину такой особенной, хотя не раз пытался выспросить. Возможно, он даже провел не один вечер, пытаясь рассмотреть детали и сложить мазки в какую-то композицию. На обороте холста можно было увидеть название – «Тень в воде». И более всего картина напоминала отражение чего-то непонятного, более всего походящего на тонкое ветвистое дерево, отражающееся в водной глади, по которой кто-то пустил волны. Ничего четкого, ничего конкретного – но только если человек не знал наверняка, что написал художник. Верол знал. И потому видел в той тени не дерево, а свою вторую ипостась, мутную, искореженную переломами воды, но по-прежнему пугающую, немую и практически слепую. Это был автопортрет в самом обнаженном его видении. Теперь, глядя на него в этой галерее имени одного человека, Верол получал удовлетворение от того, что часть его естества лежала на всеобщем обозрении, но никто ее не замечал.
В главном зале было людно. Вдоль стен, как и во всех прочих комнатах первого этажа, стояли столы с закусками, везде сновали слуги, подавая алкоголь и убирая пустую посуду. Это был предварительный аперитив, призванный развлечь гостей до начала основного действа. Покуда слуги накрывали более существенное угощение на столы, расставленные в саду, приглашенные упивались шампанским и плавно доходили до тог состояния, кое собой являли – богема.
- Ричард! Вы опоздали!
Трисп надвигался на них неумолимо, но со всем присущим особе его статуса изяществом. Его жены рядом не наблюдалось, и Верол решил, что она, как всегда, предпочла его обществу общество более понятных аристократов. Инквизитор знал, что она не разделяет развлечений мужа и не слишком поддерживает очередное появление в доме странного седого художника.
- Даже праздник в вашу честь не смог стать аргументов в пользу пунктуальности. Но я вижу, вы вняли моей просьбе и в этот раз нашли себе спутницу. Милейшее создание. Вы не представите нас?
- Охотно, - куда как тише и спокойней отозвался искатель. -  Маркиз, это Дезире Аланассолиора, еще одна ценительница моего искусства. Дезире, это Аксель Трисп, крестный отец всех художников, театралов и музыкантов Ацилотса.
- И самый большой ценитель, попрошу заметить. Будь у меня больше стен…
Никто не сомневался, что и их он бы увешал работами Ричарда. Инквизитор так и не решил для себя, что этого человека так влечет к его картинам. Возможно, он подсознательно чувствовал некое родство, а потому стремился хотя бы прикоснуться к тому, что было безнадежно далеко от него. Окружал себя этим, созерцал его днями и ночами, выискивая смысл. В каком-то смысле маркиз был болен. Именно из-за этой болезни Верол продолжал приходить в его поместье.
- Так или иначе, мы все вас ждали, Ричард. Не согласитесь ли вы пройти со мной? Вот вам бокал. Джеймс, принеси еще один для дамы, негоже ей стоять с пустыми руками во время тоста. И прими у нее плащ, будь так добр.
И хотя Трисп знал, что Верол не любил оказываться настолько в центре внимания, он все же увел его прямо в центр толпы, прочь от Дезире. И только голос его раздался после короткого звона, когда кто-то ударил чем-то металлическим по хрусталю. 
- Дамы и господа! Как вы все знаете, сегодня мы собрались здесь, чтобы отпраздновать день рождения замечательного художника и человека…

Отредактировано Ричард Верол (2017-09-21 00:06:15)

Трисп говорил много лестных слов и не стеснялся выражения своего восторга перед личностью, которая нынче праздновала свой день рождения в его поместье. Гости послушно внимали, сохраняя на лицах торжественность и интерес к его речи. Ричард в основном смотрел в пол или на свой бокал и ждал, пока словоохотливость маркиза исчерпает себя, позволив им всем закончить эту бессмысленную церемонию. В отличие от Триспа, который чувствовал себя на светских мероприятиях как рыба в воде, Верол относился к здешнему лицемерию с ощутимым снисхождением, не разделяя его и стараясь не сближаться с ним чрезмерно. Он смотрел на всех этих людей как бы через стекло террариума. Они все – там, а он – по эту сторону, созерцающий копошение, грызню и гниение глазами ученого-исследователя, никоим образом не причастного к действу. Мир искусства был стремителен и все время преображался, художники, актеры и барды взлетали быстро, ярко, неудержимо – и так же неумолимо гасли, едва достигнув пика своего торжества. Они неизбежно спотыкались о камни, коими полнилась эта дорога – вседозволенность, запретные вещи, неправильные знакомства, вольнодумие. Многих из тех, кто сейчас стоял толпой вокруг Триспа и Ричарда, инквизитор видел впервые. Зал полнился новыми лицами, молодыми и свежими дарованиями, которых маркиз находил в самых неожиданных местах – от домов коллег до самых неприглядных трущоб Ацилотса. И каждый раз Верол не находил кого-то из ветеранов, что означало очередное падение. Это болото менялось, циркулировало, наполнялось живой кровью, которая тут же начинала тухнуть, извращаясь по подобию окружавшей ее массы и неизбежно обращаясь в грязь, лежащую на дне и подпиравшую новые поколения. Мерзкое зрелище, но Верола тянуло к этому болоту раз за разом, как нравилось и обличать эти пороки, сближаться с ними и ощущать на своей коже. Возможно, это был то последнее человеческое, что он еще способен был воспринимать – темные стороны людской души. Это придавало форму его собственному восприятию, которое с каждым годом все больше теряло свои четкие очертания, расплываясь и стирая границы. Пока рядом была аристократия и богема, перед глазами Верола еще были стандарты того, что даже по его мнению было слишком большой дикостью. Между ним и террариумом все еще было стекло.
- … Так поднимем же бокалы за этот чудный вечер и пожелаем Ричарду всевозможных благ и творческого успеха! – воскликнул маркиз, вскидывая руку с шампанским и призывая остальных следовать его примеру. Верол, до того момента созерцавший пузырьки в своем бокале, поднял равнодушные глаза на толпу, которая следовала примеру Триспа, и отмечал такое же скучающее выражение и у них. Были, конечно, и те, кто внимал с неподдельной радостью на лице, те самые новички, которых восторгало абсолютно все, что происходило в зале, ибо они еще верили в собственную значимость, раз уж попали на этот прием, но эти желторотые цыплята не заслуживали особого внимания. Они были такими же, как Дезире, наивными, доверчивыми, полными пустых надежд и ожиданий. Их час еще настанет, и лики их сотрутся, став частью лицемерной массы, носящей маски по нынешней моде. Это был естественный процесс.
Психопаты не чувствовали эмоций других, не отождествлялись с людьми, какие бы сильные эмоции те ни испытывали и какие бы страдания ни ожидали их на пути. Ричарду было не жаль этих детей. Он бы с не меньшим интересом посмотрел, как их сожрут старшие сколопендры.
Взгляд блуждал дальше, не останавливаясь ни на знакомых чертах публики, ни на пестрой одежке, которая в широком спектре была представлена на женщинах и мужчинах. Он остановился на блондинке, которая салютовала бокалом и улыбалась легкой улыбкой, так и не отпив ни глотка шампанского. Блондинка с которой он приехал, но которую с трудом узнал.
Платье было чудовищным, пусть даже и не могло вызвать такого же негодования здесь, как, скажем, на действительно серьезном приеме с серьезной публикой, не имевшей отношения к художественным вольностям. Но было что-то и кроме него, что с трудом удавалось облечь в четкое описание. Куда же пропал легкий румянец со щек, почему она не тупила глаза, вперив их в пол и боясь скользнуть взглядом даже по мыскам ботинок стоящего рядом джентльмена? Где была скованность, которая требовала вцепиться в плащ ногтями и вырвать его у слуг силой, лишь бы только не демонстрировать окружающим практически полностью оголенную грудь и бедра? Она даже не прикрывалась волосами, смело откинула их за плечи, открыв изящную шею и ключицы. А ведь это платье выставляло ее тело напоказ, прикрывая ровно столько, чтобы невозможно было обвинить его носительницу в абсолютной обнаженности. Но мог ли Ричард сказать, что Дезире не была красива в этом платье? При всем своем желании следовать правилам поведения в высшем обществе, он не мог отрицать такую очевидную истину. Ей было слишком далеко до Бриенны, которая в этом наряде выглядела бы еще лучше, ибо умела и хотела его носить, но это уже была не та запуганная мышка, которая была столь же далека от подобного образа, как Трисп от работы в поле. Верол сомневался, была ли это та же самая Дезире.
Она отвела глаза от него одной из первых, а после отвернулась и ушла куда-то в сторону. Ричард смотрел на нее, не отрываясь, ровно до тех пор, пока маркиз не положил руку ему на плечо, привлекая внимание. Верол резко и по-птичьи дернулся, поворачиваясь к хозяину поместья, и запоздало отпил из бокала.
- Я надеюсь, вы простите мне эту небольшую вольность. В конце концов, эти люди не должны забывать, что собрались тут почтить вас, а не обсудить последние сплетни и наесться за чужой счет.
Верол промолчал. Триспа это ничуть не смутило.
- Я слышал, что некоторые из них очень жаждали вашего внимания и были крайне разочарованы, что вы запаздываете. Оставляю вас на их поруки, мне нужно проверить, как идут приготовления сада.
И маркиз действительно пошел в сторону кухни, обворожительно улыбаясь дамам, которые попадались ему на пути, и учтиво кивая мужчинам, являя собой образец самого гостеприимного хозяина в мире. Уже на выходе из зала его остановил слуга, что-то тихо изложив. Этот разговор не заслуживал внимания, но если бы Ричард понаблюдал за ними подольше, то заметил бы тот взгляд, что Трисп бросил на Дезире, когда она все же решилась вернуться к своему спутнику. Долгий оценивающий взгляд, не сулящий ровным счетом ничего хорошего. Стоило ли ожидать хоть чего-то хорошего от человека, окружавшего себя работами Ричарда?
- Примите и мои, несколько запоздалые поздравления, Ричард, - она держалась с достоинством, которое вызывало столько вопросов в инквизиторе, но голос ее дрогнул, когда она произносила его имя. Маленькая трещинка в выбранном образе, эхом отдавшийся писк прежней личины. Девушка запила его шампанским, как бы невзначай. Это все можно было простить, она справлялась на удивление хорошо, стойко выдерживая взгляд серых глаз, который ни на мгновение с нее не сходил. Но маска плавилась, выдавала детали: смущенно опущенная голова, робкая улыбка. Куда же пропала светская львица? - Вы не сказали, что сегодня ваш день рождения. К сожалению, у меня нет достойного подарка.
- Я не требую от вас подарка. Как вы верно заметили, я не сказал вам, в честь чего организован праздник, поскольку и сам бы предпочел, чтобы он нес более нейтральную окраску, а не вынуждал людей сочинять хвалебные оды в мою честь, - он не видел взгляда Триспа, но видел многих других, кто обращал на них внимание, обсуждал, перешептывался. Они стояли посреди зала – спорный художник и его полуголая спутница. Здешняя публика перемывала им кости, выясняя, кем же они приходятся друг другу. – Вы не против, если мы отойдем в сторону? Я не хотел бы стоять посреди зала, будто живой экспонат.
И он снова предложил ей руку, чтобы увести из-под света канделябров к столам с закусками, расставленным у стен. Едва ли это могло их спасти, ведь в тот вечер Верол автоматически был в центре внимания, как бы ни стремился найти уединение среди богемного болота. Но здесь это внимание хотя бы не навязывалось так нарочито.
- Не могу не отметить, что вы выглядите прекрасно, - произнес Ричард, отпивая еще шампанского. Больше он не сказал ничего – ни «но», ни прочих условностей, которые могли бы перечеркнуть комплимент. Он считал это платье фривольным и слишком открытым, совершенно не подходящим под обстановку и наряды большей части гостей, но ему нравилось, как девушка в нем выглядела, и это служило существенным аргументом. Если бы она не допустила более никаких ошибок, вполне могло бы случиться так, что к середине лета этот фасон носили бы все достаточно смелые девушки высшего света. Люди искусства легко заражались идеями, какими бы новаторскими они ни были, и эффективно несли их в массы.

Ричард не без причины спрашивал про учебу Дезире, пусть даже и выглядело это так, будто он пытался поддерживать обыкновенный светский разговор первой попавшейся темой. Его собственное обучение обернулось кошмаром, и он не мог сказать, что познал хотя бы толику той отрады юности и отрочества, которую все единодушно считали лучшей порой жизни. Очень многое прошло мимо него, о многих вещах он мог лишь догадываться: что между наставником и учеником могут быть доверительные отношения, продолжающиеся весь период обоюдной службы, что наставник мог указать ученику наилучший путь развития, в полной мере раскрыв его таланты, не калеча восприятие и психику, что обучение открывало двери, а не запирало их на железный засов и сковывало цепями, которым предстояло ржаветь, будучи так никогда и не сорванными. Пожалуй, ему было интересно, бывает ли по-другому, или абсолютно каждый в той или иной мере проходил все то, что прошел он, пусть даже со стороны все и казалось идиллией, где царило равенство, понимание и раскрытие потенциала гуманными методами. Но даже если таковое и имело место быть, Дезира была права – ее поступок перечеркивал любое снисхождение, которое старшее поколение инквизиторов могло проявить к младшему. Простил ли бы ее глупость сам Ричард? Ответ быть категоричным и безапелляционным. Инквизитор ошибается только один раз.
- Ах, Ричард, какой чудесный сегодня вечер, не правда ли?
Это должно было случиться рано или поздно. Ричард знал, что им с Дезире позволять оставаться вдвоем не больше нескольких минут – здешние пираньи не любили конкуренции в борьбе за внимание перспективных гостей, и в большей степени его интересовало, кто же станет тем самым посланцем, кто вырвет его прямо в центр событий, прямо в середину этой возни. Менее всего Веролу хотелось слышать этот пронзительный высокий голос, полный заискивающих ноток, куда-то идти с местными почтенными дамами, чью подноготную знала абсолютно вся местная публика, не оставляя места даже для намека на интригу, но у вечера в поместье Триспа были свои правила, и им надлежало следовать. Требовалось сунуть руку в террариум с насекомыми и позволить им ползать по коже. Со временем шелест хитина и касания мерзких лапок перестали отдаваться хоть чем-то в душе, и именно поэтому Ричард, в отличие от Дезире, практически никак не среагировал на подошедших девушек. Он и не смотрел-то на них, вновь крайне заинтересовавшись своим бокалом. Уже пустым.
- Вы сегодня наше основное блюдо, быть может все же уделите немного своего внимания и нам? Думаю эта милая особа не будет жадничать и поделится вами с другими вашими музами.
Музы. Знали бы эти девицы, что статус модели для его картин или краткое совместное времяпрепровождение не имело никакого отношения к вдохновению, которое, как они считали, они ему приносят. Верол ни на мгновение не спорил, что обе девушки, так взбудоражившие Дезире, были весьма хороши собой, а с блондинкой у них даже имелись весьма интересные совместные воспоминания, но никогда и никому подобные вещи не давали ровным счетом никаких привилегий. Модели должны были удовлетворятся тем, что появлялись на его картинах, а потом, вопреки всем своим попыткам вывести его из себя своей зачастую непроходимой глупостью и навязчивостью, покидали место работы живыми и здоровыми. Но он сам сунул руку в террариум и теперь мог только наслаждаться тем, как тонкие девичьи пальцы обхватывали его, утаскивали прочь. Местной живности не нравилось, когда кто-то стоял за стеклом, она всегда пыталась затянуть исследователя к себе.
- Не правда ли, дорогая?
- Ну разумеется. Смею надеяться, милые дамы, что вы вернете мне его в целости.
И в Дезире снова поднимала голову та же светская дама, в которой робость уступала преследуемому интересу. Она позволила себе весьма двусмысленный взгляд и жест, рискнула продемонстрировать, кому внимание Верола принадлежит безраздельно в этот вечер. Что-то странное творилось с ней, а лицо девушки менялось так стремительно, что едва ли можно было разглядеть переход между личинами. Возможно, она могла в целости покинуть это поместье к концу приема. Возможно, ее собственные зубы были несколько длиннее, чем казалось инквизитору. Или же у нее просто была правильная мотивация их отрастить.
Казалось, им хотелось увести его так далеко от девочки, как только позволял зал. Увели бы и дальше, наружу, в сад, но у Верола были другие планы. Он не собирался выпускать свою спутницу из поля зрения, и обвившим его руки девушкам пришлось с этим смириться. Блондинка перехватила у официанта очередной бокал, в этот раз с вином, Ричард отказался. Не стоило упрощать пираньям работу.
- Что-то о вас в последнее время совсем ничего не слышно, Ричард! Я все спрашивала Акселя о той серии картин, о которой вы как-то упоминали, но он молчит. И на приемах вас не видно. Неужели совсем позабыли о тех, кто по-настоящему ценит ваш талант? – изливалась сахарными речами, блондинка время от времени бросала злые взгляды на свою подружку. Видимо, план состоял в том, чтобы честно разделить добычу, но в последний момент запах крови выявил более жадного и сильного хищника. Верол и не заметил, как вторая девица исчезла, оставив его на растерзание рыжеватой красотки. Инквизитор пытался вспомнить ее имя, но оно ускользало от него, как не имеющая значения деталь, некогда заученная до автоматизма, как правила пользования столовыми приборами. Но как только нужда в девушке отпала, ее имя сгинуло из памяти искателя.
Единственное, что он помнил – что имя было короткое и простое.
- Я решил, что мне нужно отдохнуть от общества. Подобные перерывы благотворно влияют на продуктивность.
- Весьма печально, ведь общество не готово долго обходиться без вашего присутствия, - ее голос на мгновение стал тише, а сама она прижалась крепче к руке инквизитора. Все в ней говорило о том, что имеет в виду она совсем не общество целиком. Разговор перешел на междустрочный подтекст. – Взять того же маркиза. Уверена, он неимоверно страдает от того, что вы давно ничего не писали, а он не имеет возможности осыпать вас золотом.
- Два последних дня я занимался отправкой последних картин торговцу предметами искусства. Если маркизу так хочется украсить свой дом очередной моей работой, он может ознакомиться с ассортиментом на месте. Уверен, он знает адрес, - Ричард же, в свою очередь, подтекст напрочь игнорировал. Он думал о том, что девушки имеют удивительную склонность мнить о себе слишком много, если ты однажды лег с ними в постель.
- Кому нужны лавки? Все ведь знают, что вы зачастую даже не подписываете холсты, которые отдаете на продажу скупщикам. Вы цените уникальность композиции и интересные лица, а этого не найдешь на пленэрах на природе, - она могла сколько угодно косить под дурочку, но хитрость выдавала, что у этой девушки в черепушке было не совсем уж пусто. И она это больше не прятала, глядя прямо в глаза Веролу и улыбаясь какой-то многозначительной улыбкой. Она уже не держалась за руку, оставаясь все равно как бы в стороне, а подходила все ближе, провела рукой по ткани сюртука на плече инквизитора. Удивительным образом она придумала себе привилегии, которых Верол ей никогда не давал и давать не собирался. Но она игнорировала пустой и холодный взгляд, общее отторжение, которым так и веяло от искателя, и гнула свое. Она играла. Ей важно было дать всем пираньям вокруг знать, что она первая запустит зубы в этот кусок. И особенно – той молоденькой пигалице, которую он в этот раз притащил с собой.
- Я ведь была бы очень даже не против, если бы вы снова захотели использовать мой образ для своей картины, - и даже каменное лицо Верола, не выражавшее абсолютно ничего, не могло сгладить всех попыток блондинки. Она уже не говорила, но вкрадчиво шептала, подавшись к его уху.
И в тот момент, как она приблизилась до какой-то максимально допустимой точки, которую Верол готов был терпеть, он внезапно вспомнил ее имя. Лидия. Рыжую бестию звали Лидией.

Своего Ричард добился – по коже прошлись отвратительные мурашки омерзения, а руку захотелось немедленно выдернуть, убрать подальше от неприятного создания, которое вцепилось в нее всеми имеющимися у него лапками и прижималось, источая сладкий и действенный яд. Лидия тоже была жадной, и обычно ей всегда удавалось получить желаемое вопреки сопротивлению выбранной жертвы. Ее упрямство порой граничило с одержимостью, с капризами избалованного ребенка, она не знала, когда следует остановиться. Ее не смущало, что после определенной черты ее желаниям никогда не ответят взаимностью. Ее не волновало, что Верол смотрел на нее так же холодно и равнодушно, как на тарталетки с превосходной ветчиной, и ни единого ответного жеста так и не было обронено в ее адрес. Лидия знала, что вода точит камень, и в прошлый раз этот камень тоже далеко не сразу поддался искушениям, которыми она его испытывала. Все повторится и в этот раз, потому что иного и быть не могло. Девушка не допускала и доли вероятности, что Ричард теперь владел чем-то куда более ценным, чем выводок потасканных моделей.
- Я непременно сообщу вам, если мне понадобится ваша помощь, - совершенно спокойно отозвался Верол, пусть и тише обычного своего тона. Лидия только расплылась в улыбке, так и не уловив, что это должно было служить окончанием разговора.
Случайный взгляд, брошенный в сторону оставшейся в одиночестве Дезире – и рыжеватая блондинка потеряла последние шансы привлечь к себе хоть какое-то внимание художника. Сам ее образ мерк на фоне образа девочки в чудовищном платье, все еще могущей предложить в разы больше, чем Лидия с самого начала. Пусть даже Верол и не баловал Дезире своим расположением, так легко променяв ее на чужое общество уже дважды и проигнорировав необходимость рассказать ей об обстоятельствах вечера, ее статус неизбежно приобретал особый характер, и менее всего Ричард желал видеть, как она с легкостью бабочки выпорхнет из силков, в которые так неосторожно попала, обратившись за помощью не к тому инквизитору однажды ночью. Трисп тоже умел чувствовать тех, в кого легко вцепить зубы. А еще он был болен своей страстью к искусству, вышедшему из-под кисти одного конкретного мастера, и он не мог допустить, чтобы взор этого художника затмило нечто чистое и доброе. Ведь он, наивный и простоватый маркиз, никогда не умел зрить в настоящие глубины человеческих сердец. Вопреки тому, что все стены его дома покрывали работы разной степени мрачности и депрессивности, он так и не разгадал главную загадку Верола, которую тот тщательно скрывал под маской вежливости и бесхитростности. Он так и не понял смысла «Тени в воде», не увидел выставленного напоказ образа, ни разу так и не спросил, как выглядит вторая ипостась Верола – а ведь она зачастую могла рассказать об айрате в разы больше, чем любое досье Инквизиции. Он не сложил для себя все эти кусочки мозаики, которые так и напрашивались в руки. А раз он оказался настолько слеп, то откуда он мог знать, что тьма, живущая в его кумире, настолько плотная и непроглядная, что не существовало никакой вероятности, что она не пожрет любой случайный лучик света, угодивший на ее гладь. Маркиз так и не научился смотреть дальше своего носа и так и не понял, что в богемном обществе не прощали посягательств на собственность. Идеи, картины, стихи, люди – у всего был ярлык, у всего был хозяин. Как бы Дезире ни исхитрялась с косметикой, его следы все еще красовались на ее коже, складываясь в причудливый узор. Трисп об этом не знал. Трисп верил, что скромный художник в депрессии не посягнул бы на девочку с самыми нечестивыми намерениями. Трисп не знал ничего и барахтался в своих иллюзиях, воображая, что он здесь самый умный. Известность портила людей.
Никто не видел, как на плечах маркиза заострились тени, отбрасываемые обстановкой и приглушенным светом свеч. Как шеи невзначай коснулся узкий коготь тьмы, тут же исчезнув за воротником рубашки. Ричард глубоко вздохнул, наполнив легкие до отказа, а потом медленно выпустил весь воздух, пока ребра не заныли. Ему нравилось ощущение, что Трисп в любом момент может упасть на пол, истекая кровью, как свинья на скотобойне. Ему нравилось, что угроза была так близко, но жертва не могла ее ощутить. Это успокаивало в разы лучше пошлых разборок и выяснений обстоятельств, которые так любил высший свет. Верол решал, сколько проживет маркиз. Требовалось ли ему что-то еще?
Лидия непонимающе посмотрела на Ричарда, перехватила взгляд, обернулась – и брови сошлись на ее переносице. Она наконец сообразила, что все это время старалась напрасно. Руки ее соскользнули с груди инквизитора, сама она отстранилась, прожигая взглядом Дезире. В ее голове уже рождался план. Она просто зашла не с того края.
- С вашей стороны крайне неразумно оставлять это невинное создание в одиночестве на растерзание толпы, - непринужденно проговорила Лидия, поправляя прическу. Перед тем, как продолжить, она одарила Верола весьма продолжительным взглядом. В этот раз он слушал ее. – Никогда не знаешь, какие нехорошие вещи могут случиться с новичками на таких вечерах.
И она грациозно удалилась, направляясь к группке других девушек, о чем-то увлеченно и весьма бурно беседовавших. Количество пустых бокалов на столе за их спинами мягко намекало, что они были изрядно навеселе. Алкоголь всегда развязывал языки и руки, делал людей храбрее – и в разы несдержаннее.  Трисп все еще обхаживал Дезире, так и не вынудив ее ответить на его старания восхищенным взглядом и раболепием. Лидия нет-нет да и посматривала на девушку, думая о чем-то своем, мало относящемся к веселому девичьему чириканью. На Верола нацелился некий почтенный господин, которому спутница что-то отчаянно нашептывала на ухо – чета в возрасте хотела познакомиться с виновником торжества. Стало душно и громко, гул раздражал, люди раздражали, Трисп и Лидия – больше всех. Тревожный знак, означавший, что маска приличия могла пойти глубокими трещинами в самый неподходящий момент. Подхватив с подноса у ближайшего слуги полный бокал, Ричард неспешно двинулся к выходу из поместья, в сад. Никто не заметил его ухода, кроме четы в возрасте, вздохнувшей в унисон: мужчина – от облегчения, его супруга – от постигшей ее печали.
Ночь делала свое дело, воздух становился свежее и прохладней. Музыка была и здесь, но где-то далеко, около столов, которые готовили подручные Триспа, заставляя яствами посерьезней. Во мраке и отсветах редких фонариков, расставленных тут и там, Ричард больше не привлекал такого внимания даже будучи среди других гостей, вышедших подышать. Его попросту не замечали. Именно это ему и требовалось.

Лучше всего в этой жизни Ричарду удавалось быть незаметным. Его не замечали в детстве и юности, пока наставник не напоминал о его существовании сверстникам очередным изуверским методом, в лучшем случае бывшем просто обидным и травматичным для неокрепшего и хрупкого подросткового самоосознания, в худшем – болезненным и предельно допустимым для возможностей здоровья ментального и физического. Его не замечали в первые годы работы, когда верхи гильдии еще не совсем знали, что с ним делать, а недавние выпускники одного с ним потока, зная подоплеку, предпочитали обходить стороной. Сейчас, спустя почти две сотни лет, Верол перестал быть таким незаметным в Ордене, его имя неизбежно всплывало на устах, стоило лишь появиться в коридоре, а новеньких малышей пугали старшие товарищи нелюдимым чудовищем, обитающим в самом дальнем углу крыла инквизиторов, вопреки всем стараниям наставников вычеркнуть Ричарда из летописи Ордена, передающейся от инквизитора к инквизитору вместе с опытом. Но все это было там, в пределах стен замка, где за столько лет стало невозможно спрятаться. Здесь, в мире внешнем, не искушенном инквизиторскими сказками и не знающем решительно ничего о глубине трагедий, которые прятал Орден, Верола не замечали точно так же, как и отрочестве. Невзирая на то, что он был главным гостем вечера, что его лицо знала вся местная публика, а если и не знала, то как минимум ведала подробным описанием. Никто не задерживался взглядом на блеклой тени, стоящей во мраке живой изгороди и созерцающей искусно вырезанную из мрамора фигуру женщины, покрытую струящейся вуалью. Казалось, коснись – и тонкая материя спадет, обнажив сокрытое под собой живое тело. И многие касались, просто чтобы ощутить глубинный холод камня и отшатнуться, проникнувшись обманом и трепеща перед ним. А после уходили, так и не увидев молчаливого свидетеля, недвижимого и неслышного.
Прием проходил мимо, будто и правда наконец переместившись за стекло и перестав пытаться втянуть и Ричарда в эту суету. Он видел, как мельтешит Трисп, причем отнюдь не только из-за приготовлений сада. Видел, как суетливо прохаживаются по дорожкам подружки Лидии, цепко высматривая хоть кого-нибудь, на чьей руке еще не висела дама. Видел он и по-настоящему почтенных господ, с которыми, пожалуй, стоило бы держать беседу, но засевшее в груди раздражение не позволяло покинуть тень и обнаружить свое присутствие. Молчание стало оазисом покоя. Рано или поздно его пришлось бы покинуть, долг не мог терпеть подобных капризов, но пока его имя не катилось волной по рядам, а Трисп не искал его намеренно, блаженное недвижимое состояние Верол рушить не хотел. Созерцание – основное умение любого художника. Ричард созерцал – и с каждой минутой терпкое отвращение к местной публике становилось все более зловонным. Этих людей невозможно было любить. Их общество являло собой котел ненависти, зависти и бесконечной лести, помешанной на крови, которую они друг у друга пили, если выдавалась возможность. Пожелай Трисп заставлять новичков есть трупы провалившихся в сезоне актеров, они без промедления сделали бы это, обмазавшись внутренностями и гнилью. И им бы аплодировали, сбивая ладони и срывая голоса в пронзительном «браво!».
Верол бы хотел это видеть. Возможно, однажды он довел бы Триспа до точки, на которой подобное перестало бы казаться тому варварской дикостью. Только возможно. Никогда не знаешь, кто придет на смену этому маркизу и какие у него будут пристрастия к предметам искусства. Аристократия была слишком ветреной, чтобы уповать на то, что их вкусы продержатся чуть дольше почившего законодателя моды.
Казалось, прошла целая вечность до того, как монотонный человеческий гул и переливы далекой музыки пронзил хрустальный звон маленького колокольчика. Люди подняли головы и потянулись к источнику звука, туда, где стояли столы, украшенные богатыми скатертями и затейливыми инсталляциями из цветов и сухого дерева. Каждому полагалось свое место. Толпа спешила их занять. Верол допил вино, оставил бокал на постаменте статуи и покинул свою тень, выходя на гравийную дорожку, освещенную фонарями. Оттуда открывался обзор на выход из поместья и бредущих в сторону основной части банкета гостей, но Дезире видно не было. Верол подождал немного, а когда уже было решил вернуться в дом, чтобы препроводить спутницу в сад, краем глаза уловил движение у ворот. В этой мокрой пакле с трудом угадывался девичий силуэт, а золотистые волосы, ныне потемневшие и отдававшие зеленью, незатейливо намекали на имя страдалицы. Лидия с позором убегала, подволакивая за собой путающийся в ногах подол платья. Кажется, она рыдала, не в силах стерпеть позора, ибо в голосе, которым она послала слугу, стремящегося поднести ей плащ, отчетливо сквозили нотки истерики и едва сдерживаемого гнева. Но лучше всего было ее лицо, когда всего на мгновение она выцепила Ричарда взглядом. Девушка захлебнулась собственным ядом, который цедила в сторону других.
- А вот такой я тебя, пожалуй, напишу, - тихо сказал ей вслед Верол, запечатлевая в памяти каждую черточку сего дивного зрелища. А после двинулся в ту сторону, откуда Лидия выбежала. Образ Дезире, стоящей у берега, резко контрастировал с царящим вокруг мраком, она будто сама светилась своей белоснежной кожей и почти бесцветными волосами. Ричард не мог понять ее, никак не мог уловить ее истинный лик, сокрытый за множеством масок, которые она меняла в соответствии с ситуацией. Он проявился лишь однажды – той ночью, и теперь ускользал из-под пальцев. Нет, ему было глубоко безразлично, кем она была на деле, он не собирался сближаться с ней и вычленять истинное «я» ради такой банальной вещи, как общение. Напротив, что-то цепляло в этой переменчивости, она служила подтверждением, что девочка не была пустышкой. Но центр ее порочности крылся там, где маски не скрывали плоть, и именно это инквизитор хотел вытащить на белый свет, выставить на обозрение, как инсталляцию. А она не позволяла, показывая отражения того лица в мимолетных поступках и решениях, тут же скрываясь за одной из личин. Это раздражало и вызывало интерес одновременно. Дезире ведь не просто так была у этого озера, а Лидия не просто так убежала в слезах, мокрая до нитки. Мышка показала зубы и вцепилась в первого недруга.
- Я рад, что вы не стали делать этого прилюдно, - привлек к себе внимание занятой повязкой на запястье девушки Верол, ступая ближе. - Без Лидии на этом приеме станет значительно легче дышать. Маркиз уже созывает гостей к столу, если вы не возражаете… - и он снова предложил ей руку.
Как и полагается главным гостям, к эпицентру событий они пришли последними. На лице Триспа так и читалось снисходительное «я даже не удивлен, что эти двое снова опоздали», да вот только взгляд колол неясным холодом и недовольством. Навоображавший себе Аксель хотел бы, чтобы Дезире пряталась по теням с ним, оставив Верола мариноваться в своем внутреннем мраке, и его невероятно раздражало, что девочка не купилась на то, на что велись многие старшие и более умные женщины. Но сделать он ничего не мог, ему оставалось только созерцать, как обходительный Ричард помогает спутнице сесть, а после занимает свое место – по правую руку от маркиза. Как бы Трисп ни любил творения Верола, он никогда не позволил бы кому-то другому восседать во главе стола.
А слуги тем временем уже несли первое блюдо, красивой колонной выходя из поместья. Дожидаясь их прихода, гости вовсю поедали выставленный на нескольких больших блюдах паштет, слушая маркиза, вновь ударившегося в хвалебные речи.