Что за комиссия, создатель,
Быть взрослой дочери отцом! (с)

16 день месяца Новой Надежды 1645 года
Примерно 11 часов утра.
[float=right][/float]
- Здравствуй, дочь...
- Здравствуй... отец...
Голос Дариэллы был мрачен и в нём отчётливо были слышны нотки недоумения, в то время как Гаэтано поздоровался с дочерью своим обычным будничным сухим тоном, за которым силился скрыть волнение. Совсем как Дари в моменты взволнованности, граф нервно облизывал губы, явно не зная, что ещё сказать.
- Работаешь? - задал он глупейший вопрос, какой только можно было придумать, и тут же пожалел об этом. Мгновенно осознав, каким дураком он сейчас выглядит, Гаэтано сперва нахмурился, потом резко вскинул брови, пытаясь тем самым отогнать неловкость, и вновь нахмурился, мысленно злясь на самого себя.
«Не престало одному из самых уважаемых нотариусов Таллема смущаться здесь, подобно глупому юнцу! Да и перед кем смущаться?! Перед собственным бастардом!»
- Как видишь... - спокойный ответ девушки отвлёк графа от самобичевания. Не прерывая своего занятия, художница продолжала скрипеть карандашом в блокноте. Откровенно говоря, она была не рада отцу. Да и с чего ей радоваться, собственно говоря? Дари знала, что просто так он никогда не приходит, а является лишь в двух случаях: либо ему что-то нужно, либо он настолько недоволен ей, что решил приехать, чтобы самолично отчитать её за неподобающее, по его мнению, поведение. Вероятнее всего было первое, ибо Дарина уже давно никак не реагировала на недовольства отца в отношении неё.
[float=left][/float]
- Зачем пришёл? - художница наконец решилась прервать неловкое молчание, повисшее в комнате. Оно было неприятно ей.
Но Гаэтано ничего не ответил. Его немного обидело подобное пренебрежение со стороны дочери, но он решил постараться хотя бы сегодня обойтись без скандала, потому благоразумно промолчал. Лишь положил ей на стол какой-то свёрток.
Девушка, в недоумении изогнув бровь, посмотрела на отца. Тот по-прежнему не проронил ни слова.
- Что это? - настороженно поинтересовалась Дари, переводя взгляд со свёртка на отца и обратно.
Мужчина продолжал упрямо молчать, выжидательно глядя на дочь. Хоть волнение и не прошло, Гаэтано начинал уже потихоньку терять терпение. Его немного раздражало, что Дариэлла смотрит на этот свёрток так, будто он туда детёныша арахнида завернул. В лучшем случае.
«А чего ты ожидал? Что она, увидев какую-то непонятную ерунду, мгновенно вскочит и пустится скакать на одной ножке, аки младой единорог?»
Вновь посмотрев на свёрток, девушка наконец-таки развернула его. «Непонятной ерундой» оказался красивый серебряный кулон, изящной (явно эльфийской) работы, внутри которого красовался лазурно-голубой камень. От неожиданности художница даже встала из-за стола, держа на ладони эту прелестную вещицу. Дари замерла в восхищении и изумлении. Она была большой почитательницей подобных штучек, но не с чисто женской точки зрения - её больше интересовала виртуозность ювелирного исполнения данного произведения искусства, сама техника. Но, будто бы опомнившись от мимолётного забытья, девушка пробормотала:
- Зачем это?..
- С днём рожденья, Дари... - наконец-то сумел выдавить из себя граф, всё это время стоявший как истукан и банально не знавший, что ещё сказать.
[float=right][/float]
- Спасибо... - неуверенно проговорила Дариэлла. Ей казалось, что это какая-то шутка, розыгрыш. Что сейчас отец рассмеётся, отнимет у неё этот дивный подарок, и она будет чувствовать себя полной дурой. О, да. От собственного отца художница ожидала чего угодно, а всё потому, что практически совсем не знала его. Для неё он был суровым и вспыльчивым человеком, который раньше только и делал, что ругал её, а потом и вовсе сбагрил Винченцо, чтобы бастард не мазолила глаза. К тому же, он никогда в жизни ничего ей не дарил...
«Чего это он...» - поражалась Дари, продолжая всё так же стоять с раскрытым свёртком  руках. Пока она изображала статую, Гаэтано подошёл к её письменному столу. Спокойным взглядом он пробежал по раскрытым блокнотам, явно безо всякого интереса рассматривая наброски в них. Но тут его глаза зацепились за один из рисунков: на нём была изображена она... Маи!
«Откуда она... она же никогда её...» - граф в смятении взял в руки листок с наброском, изображавшем его бывшую возлюбленную. Портрет женщины был выполнен очень красиво, и самое главное - похоже! И это учитывая то, что Дариэлла никогда в жизни не видела свою мать, это невольно напугало и вместе с тем разозлило графа.
При виде прекрасного лица любимой, покинувшей его, сердце мужчины сжалось, разум затуманился от обиды. Он так до сих пор и не простил Миямуру за то, что она сбежала, бросив его и их ребёнка.
- Откуда это у тебя? - Гаэтано чуть ли ни в нос ткнул дочери листок.
- Нарисовала... а что? - Дари, которую так резко выдернули из неожиданно открывшейся перед ней сказки, в недоумении заморгала.
- Поняяятно чем ты тут занимаешься! - недовольно протянул отец, - Я отдал тебя в подмастерья для того, чтобы ты училась, а не рисовала всяких шлюх! - его голос начал набирать громкость, что не предвещало ничего хорошего. Скандал был неизбежен.
- Опять ты завёл свою любимую песню! - нахмурив брови, процедила девушка, - Может быть тебе дать лютню, чтобы хоть как-то скрасить это занудство музыкальным сопровождением? - Дари кивнула в сторону упомянутого инструмента, мирно висевшего на гвозде возле полки с книгами.
- Как ты смеешь так разговаривать со мной, дерзкая девчонка! - вспылил граф и, разорвав набросок, стукнул по столу кулаком, - Я вырастил тебя и дал тебе образование! Ты должна быть благодарна мне!
- Ах вот оно что... - уперев руки в бока, как и отец, девушка тоже постепенно повышала голос, - Ну, зато теперь я сама себя обеспечиваю и больше ничего тебе не должна! И ты не имеешь права врываться сюда, когда тебе вздумается, рвать мои рисунки и орать на меня!
- Вот так вот значит... не имею права... - задохнувшийся от злости Гаэтано вознамерился ещё что-то сказать, но передумал, - Тогда забудь о том, что у тебя есть отец! – выплюнув эту страшную фразу, граф резко развернулся, и скрылся за дверью, громко хлопнув ей.
- Как будто у меня когда-либо был отец... - буркнула девушка вслед ушедшему Гаэтано и тяжело опустилась на стул. Холод лазурного камня заставил Дари вспомнить о подарке отца, что она так отчаянно сжимала в ладони всё это время. С горечью посмотрев на сияющий камень, художница упаковала кулон обратно в подарочную бумагу и убрала поглубже в ящик стола, дав мысленный обет никогда не одевать его. День был безнадёжно испорчен.